НЕГЛАМУРНЫЙ ШОПЕН ПАВЛА ЕГОРОВА

фото с концерта 7 января 2013 года в Большом зале СПб-Филармонии Владимир Пешков

Один мой знакомый музыковед, изучая программу рождественского клавирабенда Павла Егорова (07.01.13), увидел 10-й опус Шопена (12 этюдов) и изумленно спросил: Егоров, что, молодое дарование, чтобы этюды играть?

В его представлении, как и в представлении многих и многих, концертное исполнение этюдов Шопена оп. 10 и оп. 25, также как и «Трансцендентных этюдов» Листа – это, прежде всего и по преимуществу, демонстрация солистом виртуозности, возможности, выражаясь спортивной терминологией, публично поднять сверхтяжелую штангу.

Подход, мягко говоря, странный, но он свойствен, в том числе, и очень многим прославленным и именитым исполнителям.  Именно это мы часто и слышим в записях и в залах, когда в программе бывают заявлены 10-й и 25-й шопеновские опусы.

Я, честно говоря, не знал, чего ожидать от этюдов Шопена в исполнении маэстро Егорова, но понимал, что спортивным музицированием это не будет.

И я не ошибся в своих ожиданиях: этюды 10-го опуса в руках Егорова – это фантастические характерные пьесы сродни шумановским из Fantasiestuecke, op.12. Такого Шопена, пожалуй, не услышишь больше ни у кого – эйфория весеннего солнечного утра в до мажорном и метель, убаюкивающая ночного путника, трясущегося по сугробам в санях в ля минорном этюде – эти образы в игре Егорова возникают естественно и непринужденно. И никакого школярства, никакой этюдности. Как у Пастернака:

Так некогда Шопен вложил/ Живое чудо/ Фольварков, парков, рощ, могил/ В свои этюды. 

Совсем не традиционно-гламурно, а скорее мужественно и торжественно прозвучал у маэстро Егорова Ноктюрн соль минор (оп. 15, №3) с хоралом в средней части – religioso (так обозначено у Шопена в нотах). Егоров открывает нам своего, необычного и единственного в своем роде Шопена: с одной стороны совершенно не салонно-гламурного, с другой - не рыдающего от отчаяния и безысходности, но мужественно воздающего хвалу Господу.

Увлекшись Шопеном, я совсем забыл сказать, что перед Этюдами, оп. 10 Егоров сыграл свою любимую 2-ю Партиту Баха до минор. Сам маэстро так объяснил этот выбор: в последние годы жизни Шопен, вставая с утра, занимался не общением с Авророй Дюдеван, а изучением клавирных произведений высоко ценимого им Иоганна Себастиана Баха.

В заключение второго отделения были поставлены загадочные и довольно редко исполняемые «Ночные пьесы» Шумана, соч. 23 (очевидно, по замыслу исполнителя, после Ноктюрна Шопена - Ноктюрны Шумана). Произведение настолько герметическое, что мне представляется, что смысл его понимают, наверное, два-три человека во всем мире, причем один из них Павел Егоров, а другой – сам автор. В старой российской традиции эти четыре пьесы, собственно, и называли Ноктюрнами. Сам Шуман в письмах к жене Кларе предполагал назвать 23-й опус «Похоронными фантазиями», так как они были сочинены в связи со смертью 1839 году его младшего брата Эдуарда. Каждая пьеса имела подзаголовок 1) Похоронное шествие 2) Курьезное общество 3) Ночная пирушка 4) Хороводная песня с сольными голосами...

...Выходя из зала Дворянского собрания, я вспомнил о том, что на концертах Егорова 1980-х годов можно было встретить самого Мравинского, который в последние годы жизни все реже и реже приходил в концертные залы в качестве слушателя. Наверное, это было самой высокой из возможных оценок творчества маэстро Егорова, и, как я в очередной раз убедился, оценкой абсолютно заслуженной и справедливой.

P.S. О количестве публики на концерте красноречиво свидетельствует тот факт, что програмки лично мне не досталось, хотя я, желая получить на нее автограф, обегал все места, где её можно было бы приобрести.

1