ШОСТАКОВИЧ И ПРОКОФЬЕВ: ТЕНЬ И СВЕТ ОДНОЙ ЭПОХИ
Herr Wolfram, Вы знаете, что я не являюсь поклонником Шостаковича, однако Первый Скрипичный концерт в исполнении Андрея Баранова и Николая Алексеева с ЗКР, который я слышал сегодня второй раз в жизни, не скрою, произвел на меня сильнейшее впечатление. Правда, эмоционально исключительно депрессивное и беспросветное, как будто автор этой музыки живет в холодном мокром подвале, а на дворе полярная ночь, так что надежды увидеть солнце у него нет даже в случае освобождения; ещё его преследуют видения каких-то бесовских плясок… А что Вы можете сказать об исполнении?
- Сегодняшнее исполнение запомнилось достойным уровнем мастерства (как оркестра, так и солиста) и, главное, ясностью мысли. Андрей Баранов предстал перед петербургской публикой скрипачом высочайшего уровня, упрочив свои позиции одного из её любимцев. Идеальное интонирование, первоклассное владение всеми техническими возможностями инструмента – всё это у Баранова есть. Его может ждать по-настоящему великое будущее. Но сегодня – день Николая Алексеева. В спокойной Швейцарии, где учится Баранов, трудно узнать, как чувствует себя художник при тоталитарном режиме. Алексеев преподал своеобразный урок скрипачу. Оркестр под его управлением играл безукоризненно, создавая потрясающие по выразительности фрески – грехи, подлость, липкий страх…нет, может, уже даже не того сталинского общества, но нашего сегодняшнего российского (речь идёт об образной стороне, к качеству аккомпанемента придраться невозможно).
А про холодный подвал, Herr Parzival, Вы сказали довольно точно. Не претендую на истину в последней инстанции, но мне кажется, что в Первом скрипичном концерте Шостакович выразил свою позицию: как художник должен был себя вести в реалиях того времени – перед тем, как спеть свою Песню, ему необходимо то прислушиваться, то вступать в сговор с властью… Это сочинение шло на сцену в течение семи лет, пережив позорную формальную смену опуса (с 77 на 99), что говорит всё о тех же компромиссах, на которые Дмитрий Дмитриевич вынужден был идти. И то, что мы имеем возможность слышать эту музыку по сей день, доказывает – такая позиция имеет право на существование!
- Да у Шостаковича его прав никто и не оспаривает – наоборот, его играют во всем мире и с немалым успехом. Хотя лично мне удивительно полное отсутствие у него эмоций искренней радости, счастья, настоящего неподдельного веселья. Такое ощущение, что человек прожил всю жизнь в состоянии одного непрекращающегося стресса. Неужели он никогда не радовался безоблачному солнечному небу, запаху весны, первому снегу, любви? Когда мне говорят, что он жил в такое, мол, время, так ведь Сергей Прокофьев, хоть он и старше Шостаковича на 15 лет, жил в то же самое время в той же самой стране, да и репрессии подобрались к нему ближе, чем к Шостаковичу – сталинисты посадили его жену-испанку. А что Вы, Herr Wolfram, можете сказать о сыгранной во втором отделении сюите Прокофьева из «Ромео и Джульетты»?
- «Ромео и Джульетта» - визитная карточка Прокофьева. Недаром ведь эту музыку можно услышать не только в балетном спектакле, но и в концертном зале, когда пианисты исполняют популярный цикл из десяти пьес, или дирижёры представляют сюиту. Сегодня нам с Вами, Herr Parzival, посчастливилось присутствовать на великолепном исполнении. Причём, мы послушали не страшную историю со смертельным исходом, но историю чистой и откровенной любви. Прокофьев, создавая в 1935 году балет, даже решил отказаться от классического финала шекспировской трагедии, но страх перед обвинениями в формализме вынудил его от этой идеи отказаться. Однако из музыки Прокофьева света и восхищения искренней любовью ничто не удалит! {jcomments on}