ИТАК, ВОРОНЕЖ!
Ура, мы едем в Воронеж. Или не "ура"? Или не едем? Воронеж, уронишь, проворонишь...
Мы ехали в вагоне номер три. А хотелось сказать - в вгоне третьего класса.
Неправда, что вагоны третьего класса остались в прошлом. Вагоны третьего класса не исчезнут никогда, они вечны, они живы, пока жива Россия. Да это и есть самая настоящая Россия.
Население этого временного жилья объединено плохо подавляемой ненавистью к ближнему - близлежащему, близсидящему, близстоящему, близспящему, близжующему, близпьющему. Нам повезло, потому что в другом конце вагона на верхней полке лежал джентльмен с пахучими конечностями, привольно помахивая ими в проходе ("а что? имею право!"). А на нижнем "этаже" перевозбуждённый то ли от этой хим-атаки, то ли от невероятной скученности народонаселения вагона, суетливо носился чернявенький ребёнок, не переставая то хохотать, то плакать. В том же конце вагона угрюмо стояла и сидела неиссякаемая очередь в туалеты. Зато пассажиры с большими номерами коек прочувствовали, каково это - ехать в вагоне третьего класса.
Впрочем, прогресс всё же добрался и до РЖД. Туалеты не закрываются! Вообще! Ни за час, ни за полчаса, ни за пять минут, даже на самой серьезной остановке они не закрываются! Хоть вагон от этого выше классом не становится, открытые туалеты наполнют сердца гордостью за державу, внушают оптимизм и веру в светлое будущее. Со слезой благодарности к неведомому РЖДэшному благодетелю и чувством глубокого удовлетворения в туалетном умывальнике я обнаружила теплую воду!
В вагоне жара и духота. Я свернула своё длинное кожаное пальто (когда собиралась, думала "если в вагоне будет холодно, накроюсь как шинелькой") и закинула на самый верх.
Надо сказать, что было 10 декабря - день, когда люди, рискуя оказаться в кутузке, быть избитыми и покалеченными, собирались на митинги по всей стране. Но вагоны третьего класса живут своей жизнью: сбившиеся в тесный кружок старушки с дрожью в голосе ныли про то, как им жалко Путина: "Ведь такой страной руководи-и-ит!" "А страна-то непроста-а-ая!" "Ох, не проста-а-ая!". На какой-то станции продавцы принесли картинки с лебедями, старушки сменили тему, я поймала ничтожную как ниточка струйку прохладного воздуха и уснула.
Воронеж мы чуть не проехали - даже молнии на сапогах я застёгивала в тамбуре вагона. Вышли на перрон, зябко, как всегда на вокзалах. Мы повертели головами - никто не встречает, странно. Подошёл таксист, предложил свои услуги. Я говорю: "Нет, нет, не надо, нас встречают". Вова: "А сколько?".Таксист "Сто рублей". Мы переглянулись: это что, шутка? Или здесь такие цены? Вова:" Мы согласны!" Такист: "Жена сказала "не надо" и ушел обиженный. Однако милиционер объяснил нам, как пройти к маршрутке, которая, как оказалось, стоила 10 рублей! В маршрутке, подслушав наш разговор, один любезный мужчина сказал, что видел человека с вовиной фамилией.
Так мы прибыли на конкурс, о котором я рассказывать не буду, о нём и так всё известно.
В перерыве между турами мы прошлись по бульвару, где я заметила книжный развал. Не могла не приобрести Блока за 3 рубля и Горбовского за 4. Однако продавцы, быстро смекнув, что к чему, четырёхтомник Флобера продали мне уже за 100 рублей, хотя написано было "25". Ладно, не жалко, тем более что народ в Воронеже вполне доброжелательный.
Собственно город я прочувствовала на следующий день. За ночь выпало изрядное количество снега, а утром пошёл ливень, который превратил снежный покров в бурные снего-водо-грязевые потоки. Эти "вешние воды", крутясь и бурля, заполняли тротуары и мостовые города, не давая возможности перейти улицу. Мои, казалось бы рассчитанные на любую непогоду, сапоги вмиг намокли. Впитавшие вёдра воды, полы кожанки тяжело шлёпали по ногам, то и дело погружаясь в ледяной поток: даже если будет холодно, теперь уж точно не смогу "накрыться как шинелькой".
Однако к церкви мы всё-таки приползли. Оказалось - Покровский Кафедральный Собор. Светлый, великолепный. Вова очень и очень настаивал, чтобы мы зашли внутрь, из чего я поняла, что он совсем продрог. Оказалось, что на соборной территории есть ещё одна достопримечательность - туалет. Нервным и впечатлительным не читать!
Сначала нужно подойти к обрыву (боишься высоты - иди искать другой туалет). Если судьба улыбнётся и удастся не соскользнуть вниз, хватайся за ручку пружинисто сопротивляющейся двери. Собери волю в кулак, ибо зрелище, которое тебе откроется, ошарашивает своей неожиданностью. А именно - ты увидишь нескончаемую, уходящую вниз, в темноту (читай - в ад) лестницу. Лучше захлопни дверь, перекрестись, держась за стенку, отойди от пропасти и иди искать другой туалет. Это совет т. наз. внутреннего голоса, который я не послушала. Я переступила порог и стала спускаться. Привыкшие к темноте глаза наконец различили... нет, не туалет! - поворот и ещё одну лестницу, идущую вниз. Потом ещё поворот и... ну, конечно, как ещё может быть в преисподней? Ярко освещённая "зала" и три гадких вонючих отсека как в советских больницах. Впрочем, всё правильно: там, наверху, рай, тут, внизу, ад. Даже возникло сомнение в том, что я вообще отсюда выберусь.
Не расставаясь с зонтом, мы опять побрели по кривым и узким улочкам с грязно-разноцветными, будто склеенными домиками, высотой чуть больше человеческого роста. Череда домишек иногда прерывалась, и в разрыве цепи возникала уродливая махина новодела. Вскоре окоченевший Вова дрожащими пальцами набрал номер на мобильнике и потребовал эскорт. Прибывший товарищ объяснил, что на всё-про-всё у нас 14 (!) минут, так как его водителю "нужно успеть в кино".
"А в этом доме жил художник Хе", - сказал товарищ. "Странно, кореец что-ли?", - подумала я, вспоминая "чуч-хе", "морковь-хе", "Хе-Ци-Ван". "Ну что вы Хе не знаете? - спросил товарищ с негодованием, - Ну ещё он написал картину "Иван Грозный убивает своего сына"!". "Вот это да! А прохвосты-искусствоведы зачем-то выдают её за картину Репина! - подумала я, - И народ верит! Или Репин присвоил произведение корейца Хе? Надо сказать "спасибо" товарищу за то, что он открыл нам глаза на истинного автора великого полотна!" - я посмотрела на товарища с благодарностью. "Ещё Хе написал "Что есть истина?". Знаете?" - с презрением к нашей непрошибаемой серости спросил товарищ. Я засмеялась: ох уж это мягкое южное "г" - на хоре хуси хохочут! Ну как я могла забыть!
Вечером ("с вещами на выход!") мы выползли из квартиры-гостиницы и направились (по заданию) на поэтический вечер. Хотя настроение было вовсе не поэтическое - одежда мокрая, грязная, поесть толком не удалось - обещали, значит должны явиться. Выступала одна из членов жюри девушка-москвичка. Мы пришли по назначенному адресу, и я словно попала в печально известные 90-е со всеми известными "прачечными", "сахалинами" и "кыш-кердыками". Унылое, нарочно неремонтируемое и непроветриваемое помещение навевало тоску и скуку. Грубые столы, лавки, тусклые лица, шершавые стены, повешенные в ряд убогие натюрморты с какими-то внутренностями. Хотелось скорей на вокзал, пусть даже в духоту вагона, но жить, двигаться, а не тупо торчать в девяностых. Стихи (вполне достойные) часто прерывались музыкой. Я послушала "Аппассионату", "Песню Сольвейг", "Грёзы любви" и другие. Вполне возможно, что стихи не прерывались, но когда звучит такая музыка, я ничего кроме не слышу, уж извините.
А потом был опять вагон третьего класса. И, увы с традиционным закрывающимся туалетом.
04.01.2012