ДВА ОРКЕСТРА ИГРАЛИ КЛАССИКУ

Michael Sanderling Herr Wolfram, мне кажется, мы с Вами уже привыкли к роскоши: два вечера кряду два оркестра класса люкс играют Гайдна, Моцарта, Бетховена и Брамса. А мы имеем возможность всем этим наслаждаться. Вот уж и впрямь, грех жаловаться на жизнь. Хотя кто-нибудь другой, вероятно, назвал бы это «пиром во время чумы».

Herr Parzival, а имеет ли место чума? И был ли пир? Культура в России – пациент, безусловно, нездоровый. Иначе пианисты, играющие в цирке, и поп-артисты, коверкающие оперные арии, принимались бы народом исключительно в штыки. Но болезнь эта не так страшна, раз Большой зал Филармонии собирает аншлаг два вечера подряд на концертах, где исполняется музыка, написанная в эпоху классицизма вкупе с блестящей 4-й симфонией Брамса. Хотя «пир» - в отношении прошедших концертов сравнение чересчур красивое. Дрезденский филармонический оркестр 4 октября представил 104-ю симфонию Йозефа Гайдна и уже названный шедевр Иоганнеса Брамса очень точно, аккуратно, так, чтобы ни у кого не возникло возможности придраться. Но в том и кроется беда этого исполнения. Если для интерпретирования Гайдна такой подход допустим, то в музыке Брамса он неизбежно приведёт к провалу. Об уровне оркестра, так говорят многие музыканты, можно судить по качеству piano. Но это лишь в том случае, если музыканты могут выдать полноценное forte, будоражащее слушателя. А у Дрезденского оркестра оного я не услышал. Брамс жил долгие годы в Австро-Венгрии, и венгерская музыкальная культура (а то и вообще цыганская) оказала на него сильное влияние. Учитывая этот факт, невозможно допустить исполнение музыки великого романтика в полсмычка.

Ещё вечером вторника у оркестра под управлением Михаэля Зандерлинга не всегда получалось выстраивать длинную фразу, а сам маэстро обращал внимание на вещи очевидные, в то время как из-под его контроля уходили те пласты музыки, что сокрыты чуть глубже. На следующий день Заслуженный коллектив России играл с немецким дирижёром Виллом Хумбургом 40-ю симфонию, мотет «Exsultate, jubilate» Моцарта и 4-ю симфонию Бетховена. Сочинения эти были исполнены оркестром Петербургской Филармонии (ЗКР) исключительно профессионально. Смутили только невнятность произнесения слов солисткой Людмилой Дудиновой и её прочтение латинского текста. Если филологи убеждены, что у латыни есть один вариант прочтения, то в музыкальном мире всё активнее бытует мнение: в сочинениях итальянских и французских авторов её можно «италиенизировать», но творения немцев надо всё-таки исполнять в классическом, «филологическом» варианте. Людмила Дудинова избрала свой путь – в мотете австрийца Моцарта от текста веял итальянский колорит. Но Вы, Herr Parzival, кажется, хотите со мной поспорить?

Не просто хочу, Herr Wolfram, даже обязан. Я никак не могу согласиться со столь критической оценкой Дрезденского оркестра, и начинаю думать, что Вы, возможно, были не в духе или стали жертвой Вашей странной привычки слушать большие оркестры в ложе А, из которой великолепно слышны сольные клавирабенды и камерные ансамбли, но никак не брамсовский состав оркестра. Я даже начинаю подозревать, что Вам хочется более внятно расслушать контрабасы. У меня к Дрезденским филармоникам никаких претензий нет, ну разве что, если очень сильно придираться, можно сказать, что знаменитая Пассакалия в Финале симфонии Брамса была сыграна несколько фрагментарно, без четко выстроенной стратегии. Но мне придираться совершенно не хочется. Ми минорная симфония Брамса относится к числу моих любимейших оркестровых полотен: на мой взгляд, эта музыка совершенна, как античный храм – в ней нет ни одной лишней ноты. Я её слышал в десятках исполнений, и это было, пожалуй, одним из самых ярких и запоминающихся. У меня в свое время весь Брамс начался с этой симфонии. Помню, мне было лет 18, когда я пожаловался моему педагогу блаженной памяти Олегу Исакову, что музыка Брамса мне кажется невероятно скучной. Тогда он достал с полки немецкую пластинку с ми минорной симфонией в исполнении Германа Абендрота, и мы устроились поудобнее. Одного того прослушивания с комментариями Олега мне хватило, чтобы я на всю жизнь увлекся Брамсом… Вы знаете, что я недолюбливаю Гайдна, и некоторые музыканты и меломаны негодуют, когда я называю его творчество «лакейской музыкой». Но в исполнении Михаэля Зандерлинга я с изрядным интересом и даже удовольствием послушал две первые части 104-й симфонии и без ощутимого отвращения менуэт и финал. На концерт Вилла Хумбурга я пошёл в основном ради незаслуженно редко исполняемой 4-й симфонии Бетховена (заслуженно редко, на мой взгляд, играют две первые и Восьмую симфонии великого фламандца). Там и Моцарт, и Бетховен были сыграны ровно на стабильно высоком для Заслуженного коллектива уровне. По утрированной жестикуляции дирижера я догадался, что, очевидно, были проблемы с репетициями, а, быть может, их не было вовсе. Что, впрочем, не помешало дирижеру с оркестром порадовать нас классическими шедеврами. А в чем, по-Вашему, отличие игры двух оркестров?

Herr Parzival, во-первых хочу заметить, что контрабасы у Дрезденского Филармоникера сидели возле ложи Б. Ну а вообще cравнивать оркестры – дело неблагодарное, ведь в конечном счёте они служат выражению дирижёрской мысли. Дрезденские музыканты помогли Михаэлю Зандерлингу предстать перед петербургской публикой аккуратным, честным, педантичным, исполнительным человеком, но лишённым при этом чувства юмора, так необходимого в музыке Гайдна, и романтической порывистости, что не замедлило сказаться в симфонии Брамса. Вообще 4 октября вполне можно назвать вечером следования правилам. Ведь Высокие гости из Саксонии и Председатель комитета по Культуре Санкт-Петербурга Антон Губанков перед началом концерта вспоминали отца нынешнего главного дирижёра Дрезденского оркестра Курта Зандерлинга, отдавшего много лет своей жизни Ленинградской Филармонии. Он ушел из жизни на прошлой неделе, но при этом усопшего не помянули – протокол не позволяет. Так и Дрезденский оркестр играл «по протоколу», охарактеризовав своего маэстро соответствующим образом. Вилл Хумбург – человек из оркестровой ямы. Создалось впечатление, что он не задумывается о своём внешнем виде во время дирижирования. Его цель – достучаться до оркестра. В БЗФ это стоило Хумбургу большого труда. Об эффективности, выбранных им средств воздействия на оркестр, можно поспорить, но в достижении положительного результата им вряд ли возможно отказать. Да и в целом, несмотря на все «против», оба концерта получились вполне удачными. Важную роль в этом вопросе сыграл выбор репертуара. Почему, на Ваш взгляд, сочинения Гайдна, Моцарта, Бетховена звучат и по сей день так актуально?

Herr Wolfram, один мой знакомый музыковед сказал: в современном мире нет ничего, что соответствовало бы музыке Моцарта. Я добавлю – и Четвертой Бетховена, пожалуй, тоже. Ну разве что легкий летний дождь во время прогулки в Павловском парке, и после – радуга над крутым берегом Славянки. На мой слух, музыка Брамса более универсальна в этом смысле, как и музыка эпохи Барокко… Мы просто любим музыку Моцарта также, как любим гулять в Павловске, Царском селе или Петергофском парке – и никакой современности, пожалуйста!