ДНЕВНИК МЕЛОМАНА. IM WUNDERSCHOENEN MONAT MAI. I-я ЧАСТЬ
Этот май был теплее и светлее прежнего, настроение было повеселее, чем в прошлом году, когда весну просто отменили. В мае мне удалось посетить с десяток концертов и получить массу впечатлений, которыми хочется поделиться с окружающими.
Дирижёр Александр Дмитриев
В этом месяце я побывал на трёх концертах дирижёра Александра Дмитриева, к которому я испытываю непростые, смешанные чувства, и с трактовками которого я не всегда, скажем так, согласен. В этом году он отмечает свой 75-летний юбилей, и я думаю, стоит сказать о нём несколько слов.
Маэстро Дмитриев располагает к себе своей внешностью – открытое русское лицо, подтянутая, не по годам стройная фигура, красивая жестикуляция, он подкупает подчёркнуто простой манерой общения с журналистами на пресс-конференциях. Но вот некоторые произведения у него звучат как-то очень странно – иногда возникает впечатление, что оркестр в его руках не играет, а наигрывает, предлагает слушателям эдакую демо-версию. Злые языки говорят о нём: дирижирует, не просыпаясь. При этом даже помянутые острословы добавляют, что вообще-то Александр Дмитриев – большой знаток музыки всех эпох и народов, и просто очень хороший и добрый человек, чему я охотно верю.
Из трёх майских вечеров Александра Дмитриева два оказались на редкость удачными. Я имею в виду концерт 29 мая, когда прозвучала великая 7-я симфония Прокофьева и Реквием Бориса Тищенко, и вечер 6 мая, где были сыграны две симфонические миниатюры Лядова и моя любимая 7-я симфония Антонина Дворжака (+Дмитриев аккомпанировал Песни и пляски смерти Мусоргского Роберту Холлу). Дмитриев, судя по всему, не любит играть быстро, громко, страстно, не любит мощных и резких патетических подъёмов (хотя говорят, что он большой любитель Скрябина…).
Он предпочитает спокойно, не торопясь, показать слушателю музыку как серию оживающих картин, и в этом смысле шедевры русского импрессионизма «Кикимора» и «Лесное озеро» стали для Дмитриева благодарным материалом. Песни Мусоргского как-то не сложились – Роберт Холл пел очень тихо, может быть, ему было трудно совладать с русской артикуляцией или просто плохо себя чувствовал: голос – вещь капризная.
Обаятельная и мелодичная Седьмая симфония последовательного брамсианца Дворжака у Дмитриева получилась очень убедительной, без лишнего пафоса, как он любит, но ритмически насыщенной. Особенно, по домашнему, трогательно хорош был синкопированный вальс в Скерцо…
Не менее убедительно 29 мая продирижировал Александр Дмитириев и Седьмой Прокофьева (соч. 131). Последняя симфония Сергея Прокофьева – змея, кусающая свой хвост: больной, фактически умирающий композитор, приняв в 1951 году заказ от редакции радиовещания для детей на создание «детско-юношеской» симфонии, написал совершенно роскошную музыку с просто-таки пронзительным жизнеутвеждением. Ровно за год до смерти Прокофьев заканчивает клавир музыки, пронизанной свежайшим, поистине детским, ощущением Жизни как великого Дара и Чуда. И в то же время это очень «советская» музыка, такой мощный сталинский ампир (вторая тема Первой части, возвращающаяся в конце Финала), праздничный фасад сталинизма с первомайскими парадами, победой в мировой войне, радостными лицами москвичей в выходной день на ВДНХ…
И вдруг эта демонстрация достижений социализма прерывается чудесным мерцанием третьей темы, напоминающей мне внезапно открывшуюся золотым ключиком волшебную дверь в каморке папы Карло, за очагом, который, как известно, оказался нарисованным на холсте, и который Буратино случайно проткнул носом... Это дверь в волшебный мир детства или в загадочный потусторонний мир, куда мы уходим после физической смерти? В эту дверь можно незаметно проскользнуть, убежав от товарищей Сталина, Берии и Жданова, от митингующих толп рабочих, служащих и колхозников…
Великая музыка!
В вальсе Второй части и в лирике Третьей (с солирующим гобоем) мне слышится hommage Чайковскому с его бессмертными балетами и проникновенными Adagio.
В Финале мы слышим, как кто-то от души радуется и веселится, играет, скачет и прыгает – «Я поверил бы только в того Бога, который умеет танцевать» - мог бы вслед за Заратустрой повторить шестидесятилетний тяжело больной, практически прикованный к постели, советский пенсионер Сергей Прокофьев. В какое бы страшное время ни жил человек, он не должен разучиться по-детски радоваться весеннему солнцу, свежему дуновению ветра, лесной тишине, детским забавам и играм - кажется, именно это хотел сказать нам величайший композитор столетия в своем симфоническом Завещании.
Слушая Седьмую Прокофьева или перечитывая позднего «опростившегося» Пастернака, начинаешь думать, что не так уж скверно повлиял на искусство великих мастеров знаменитый доклад Жданова – ведь повернулись-таки лицом к народу! И недурно, надо отметить, получилось…
Похоже, что Александр Дмитриев очень любит и хорошо чувствует эту музыку – могу подтвердить, что он исполнял её в бодрствующем состоянии духа.
Продолжение следует {jcomments on}
1