РОЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ ИЗ ДУХА ПРЕСЫЩЕНИЯ
"ТРАГИЧЕСКАЯ" СИМФОНИЯ (№ 6) ГУСТАВА МАЛЕРА В БОЛЬШОМ ЗАЛЕ ФИЛАРМОНИИ. ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ПРОГРАМКИ
Конец ХIХ-начало ХХ веков – эпоха рождения искусства, созданного очень сытыми людьми для людей, не менее пресыщенных.
Эту картину маслом великолепно написал Стефан Цвайг в томике опубликованных незадолго до двойного самоубийства с женой воспоминаний «Вчерашний мир». Несколько десятилетий отсутствия войн и достижения технического прогресса изменили условия существования человека в Европе и Северной Америке до неузнаваемости.
Вышеозначенные позитивные сдвиги отразились и на жизни Густава Малера.
К первым годам ХХ столетия он добился более того, о чём мог мечтать в последние десятилетия века ХIХ еврейский мальчик в Австро-Венгерской монархии. Правда, ради поста главного дирижёра Венской оперы Малеру пришлось отказаться от веры отцов, но, похоже, в глубине души Густав, близко к сердцу принявший проповедь Заратустры, прочно уверовал в то, что «Бог умер».
И эта-та уверенность во всамделишности «смерти Бога» и сделала Густава Малера законченным пессимистом.
И правда, если «умер Бог» - на что опереться в трудную минуту, на что надеяться в смертный час, даже если ты на этой земле стал обладателем всех мыслимых благ – материальных и духовных?
«В чертогах Одина всегда светло!» – но в эту «чепуху» верил наивный Брукнер, деревенщина. Хитрый Вагнер придумал себе перед смертью «Братство Святого Грааля», вариант шумановского Давидсбунда, - чтобы перед лицом Судьбы и Смерти было не страшно и не скучно. Но ведь Ницше убедительно доказал, что всё это человеческое, слишком человеческое – не более чем сублимация тёмных природных инстинктов, не лучше чем у зверей…
Трагедия Шестой «Трагической» симфонии Малера, да и всего его симфонического цикла в целом, – это трагедия ницшеанства, атеизма, трагедия ночных блужданий тропами Заратустры, ведущих во вселенский тупик.
O Mensch! Gib acht – was spricht die tiefe Mitternacht…
Первые две части Шестой Малера – это две вариации какого-то зловещего пугающего марша – перефразируя Шумана, марша Филистеров против Художника и Человека. Чем-то это марширование напоминает отчасти первую часть Первой до минорной симфонии Брукнера (правда, у Брукнера это марш из области его любимого Germanenzug – «Поход германцев»), отчасти третью часть Allegro molto vivace из Патетической Чайковского (в свою очередь ритмически навеянную первым этюдом из Симфоэтюдов Шумана). Марш сорокинских тупых и бездушных «мясных машин» против Человека.
В этих частях хорошо слышны матрицы, с которых потом лепил свои быстрые части Шостакович.
Третья часть – Andante moderato – одна из самых ярких страниц малеровской лирики, создана тоже, надо полагать, не без влияния Чайковского (солирование деревянных духовых). Это жалоба о том, как непоправимо хорошо на этой цветущей земле и как не хочется покидать этот радостный мир, полный красок, звуков и чувств.
Финал громоздок и поэтому неудачен, как и финалы некоторых симфоний Брукнера. Зато в нём содержится ответ: Человека в конце жизни ожидает полный крах, и спасения нет и быть не может.
Эта точка зрения на Жизнь и Смерть оказалась удивительно созвучна нескольким поколениям европейцев и американцев прошлого столетия. Но не мне – я нахожу источники сил для того, чтобы жить дальше, в музыке Баха и Брукнера. Я верю, что жизнь не заканчивается гробовой доской.
Возвращаясь к первому тезису статьи, я хотел бы добавить, что если в творчестве Малера я нахожу музыку Пресыщенности, которая мучительно и страшно боится Краха, то, например, у Рихарда Штрауса или Респиги я слышу музыку Сытости, которая не хочет думать о том, что праздник когда-то закончится. Рихарда Штрауса в этом смысле отрезвила только Вторая мировая война и физическое разрушение его прекрасной Германии – тогда он создаёт «Метаморфозы», в которых, быть может, впервые слышен его настоящий нетеатральный плач.
* * *
Рассказав о своём видении Трагической симфонии Малера, я обязан упомянуть и о качестве исполнения, которое на сей раз соответствовало самым высоким международным стандартам.
Заслуженный коллектив России под руководством Николая Алексеева звучит ничуть не хуже, а может быть даже свежее, интереснее, чем два баварских оркестра, которые мы слышали в прошлом сезоне. Нам есть, чем гордиться!
Идеальный баланс звучности, очень интеллигентные медные духовые, фантастическая сыгранность и единодушие струнных, драматическое напряжение, которое дирижёр поддерживал на протяжении всех четырёх частей – вот малая часть всех достоинств этого исполнения, в котором лично я не увидел недостатков вообще.
А такое, по правде говоря, бывает не так уж и часто.{jcomments on}