Петр Лаул: Шкалы для измерения музыки еще не изобрели

Петр Лаул

Пётр Лаул поздравляет всех читателей нашего сайта с Новым годом и приглашает на свои концерты: 27 декабря в Большой зал филармонии (Концерт Брамса №1 ре минор для фортепиано с оркестром) и 28 декабря в Малый зал филармонии (Фортепианный квинтет Шостаковича, Сталинская премия 1941 года). Начало концертов в 19.00

полная версия интервью, опубликованного в "Новой газете в С-Пб" 17.12.09, http://www.novayagazeta.spb.ru/2009/94/11

Пётр ЛАУЛ родился в Ленинграде в 1977 г. в семье потомственных музыкантов. Окончил Специальную музыкальную школу-лицей по классу А.М.Сандлера и под его руководством продолжил занятия в Санкт-Петербургской консерватории (с 1995 г.). Лауреат Международного фестиваля "Виртуозы 2000 года" (Санкт-Петербург, 1994) и Международного конкурса пианистов в Бремене (III премия и специальный приз за лучшее исполнение произведений Баха, 1995; I премия и специальный приз за лучшее исполнение произведений Шуберта, 1997). Удостоен Байротской стипендии Всегерманского Вагнеровского общества (в 1996), Лауреат I премии Международного конкурса имени Скрябина. Концертирует в лучших залах Санкт-Петербурга и других городов России, соло и с симфоническими коллективами. Гастролирует за рубежом - регулярно в Германии, а также во Франции, Испании, Бельгии, Эстонии.

ВОПРОС. Перебирая коллекцию филармонических программок, я обнаружил, что хожу на Ваши концерты с 1994 года, то есть на протяжении 15 лет. И вот что мне интересно – как Вы сами воспринимаете свои концерты: это мессианская деятельность, это просто работа, общение с людьми, самовыражение?

Пётр Лаул. Одного универсального ответа не существует. Могу сказать, что это не мессианская деятельность – я далек от чего-либо мистического в игре, далек от стремления быть каким-то гуру, и не хочу, чтобы меня так воспринимали (как, например, Григория Соколова, которого я люблю и уважаю – хотя мне и не всегда нравится то, что он делает, я не могу не ценить его как одного из самых выдающихся исполнителей). Каждому – своё, и мне мессианство как раз не близко. Скорее это общение со слушателем – это совершенно точно, и, во-вторых, общение с автором. Я пытаюсь приблизиться к какому-то воображаемому идеалу исполнения того или иного сочинения, которое мне приходится играть. Хочется проникнуть в мысли композитора, вообразить, что он имел в виду, когда писал ту или иную музыку, и передать это слушателям.

     В. Насколько Вы воспринимаете литературные программы исполняемых произведений, домысливаете ли Вы их сами?

     Л. Говорят, что музыка начинается там, где кончаются слова. Конечно, если брать "Картинки с выставки", где каждая часть – отдельная картинка, которую имел в виду Мусоргский, то да. Это вообще актерская вещь – приходится перевоплощаться в этих невылупившихся цыплят, в двух евреев, в Бабу Ягу и так далее, что по-своему, тоже увлекательно. Но когда в музыке нет никакой программы, просто "Соната № такой-то", не надо искать какие-то узкие образы. Другое дело, когда я занимаюсь преподаванием в Консерватории, и студенты в ходе изучения какого-то произведения не могут прийти в соответствующее состояние, поневоле приходится что-то изобретать. У всех людей разное восприятие. Кто-то обладает цветовым слухом, как Скрябин, или у Рихтера все время возникали какие-то ассоциации, причем очень экзотические, которые простому, нормальному человеку никогда не пришли бы в голову. Это все индивидуально. Я стараюсь не сужать рамки того, что заложено в музыке, и это себя оправдывает.

     В. Вы хотели с детства стать концертирующим пианистом или выбор профессии связан с тем, что Вы из музыкальной семьи?

     Л. Пожалуй, у меня никогда не было сомнений в том, кем бы я хотел стать. Во-первых, конечно, семья. У нас семья была из пяти человек и все были музыканты - либо играли на рояле, либо были теоретиками, композиторами. Во-вторых, уже в возрасте двух или меньше лет я проявлял какие-то способности, причем довольно ярко: я угадывал какие-то викторины из классических сочинений, моими первыми словами были фамилии композиторов. Даже сохранились записи на старом магнитофоне – можно когда-нибудь доказать, какие фокусы я показывал. Я настолько был уверен, что буду музыкантом, что я ничего не делал лет до 14, вообще не занимался, мучил учителей, в детстве играл как свинья (зато детство было нормальное). Но при этом не хотел быть никем другим. Потом я попал к своему нынешнему педагогу – Александру Сандлеру. Сначала была десятилетка, потом консерватория. Тогда он только начинал, сейчас у него много таких довольно известных учеников, достаточно назвать Мирослава Култышева, Соловьева, Александра Пироженко, Павла Райкеруса - целая школа. Я был одним из его ранних учеников и тогда начал всерьез заниматься.

      В. А я вот хотел стать музыкантом, а стал журналистом. Таких историй очень много. На Вашей страничке "Вконтакте" в качестве любимых композиторов Вы называете нефортепианных Вагнера и Брукнера. В связи с этим вопрос: есть ли у вас дирижерские и композиторские амбиции? И каких композиторов вы активно не любите, если такие есть?

     Л. Начну с амбиций. Композиторские амбиции у меня закончились классе во втором, я просто решил, что не надо это делать. Может быть, я уже тогда почувствовал то, что сейчас чувствую: время самых выдающихся композиторов прошло. Трудно судить об этом с позиций сегодняшнего дня, может быть, через 50 лет окажется, что я был неправ. Дело в том, что сказать что-то новое трудно, а говорить то, что самому не нравится, не стоит.
     Я бы мечтал когда-нибудь дирижировать, но боюсь, что у меня нет для этого достаточных оснований: для этого недостаточно хорошо знать музыку и чувствовать ее, нужно еще заставить слушаться других людей. Для меня это проблема: руководить, лидировать в коллективе. И еще я не хочу быть очередным исполнителем, который не удержался от того, чтобы не подирижировать. В большинстве случаев это достаточно жалкое зрелище.

     В. Кроме, наверное, Кристофа Эшенбаха…

     Л. Я слышал много хороших отзывов о Плетневе, о некоторых его выступлениях. Ростропович кое-что очень хорошо делал (в основном, Шостаковича - "Леди Макбет" я считаю лучшим исполнением). Но все это исключения, подтверждающие правила. Это что касается амбиций.
     А из композиторов - есть просто сферы, которые мне менее интересны. Мне не близки такие вещи, как, например, итальянская опера. То есть могу понять очарование того, как поет Бьорлинг или другие певцы и порой с удовольствием послушать, но в целом мне это не столь интересно. Сложные отношения у меня со Стравинским, с Прокофьевым (как ни странно), с французскими композиторами после Равеля (Пуленк, Мийо).

     В. А Эрик Сати?

     Л. Мне очень нравятся названия его сочинений: "Бюрократическая сонатина", "Задние и передние мысли", "Три пьесы в форме груши", но мне кажется, что его названия интереснее, чем его музыка.

     К. А новая Вена?

     Л. Это другое дело. Вообще, все, что касается немецкой и австрийской музыки, абсолютно все композиторы мне близки и понятны – от Баха до Хиндемита.

     В. Я не видел, чтобы Вы играли Шёнберга или Берга, наверное, пропустил.

     Л. У Берга есть Соната, которую я много раз играл. Вообще же очень трудно в том плане, что выучишь какой-нибудь опус Шёнберга, а потом его концертные залы не берут. Они боятся этого, особенно у нас. Во Франции – наоборот: если не вставил чего-то современного в программу, довольно сложно чего-то добиться. Они считают себя эстетами, им обязательно нужно что-то оригинальное. Если фестиваль во Франции, то ему требуется мировая премьера, без нее фестиваль себя не уважает. Поэтому французские композиторы очень хорошо живут: во Франции тысячи фестивалей, и они туда пристраивают свои мировые премьеры, которые, может быть, никогда больше не будут исполняться. Они там востребованы и это, по-моему, правильно.

Вячеслав Кочнов+      В. Вопрос, на который никто из музыкантов не хочет отвечать. В чем загадка негласного запрета на критику творчества Дмитрия Шостаковича в современной музыкальной среде? Шостаковича «принято» любить. Если ты усомнился в его гениальности и в том, что он действительно гасил зажигалки на какой-то там крыше – помните знаменитое постановочное фото – то ты уже враг народа. В чём секрет? Почему можно критиковать кого угодно – Свиридова, Прокофьева, Шёнберга, Вагнера – а Шостаковича как бы нельзя, неприлично, что ли?

     Л. Давайте по порядку. Я очень люблю Шостаковича. Это для меня глубоко личная тема, даже семейная: мой дед, музыковед А.Н. Должанский, одним из первых начал заниматься музыкой Шостаковича, и в 1948 году во время гонений выступил на его стороне, за что был уволен из консерватории и мог бы поплатиться еще сильнее. Зато мне приятно, что мой дед совершил поступок, требовавший настоящего гражданского мужества. Но надо отделять такие вещи: любить – это одно, признавать как выдающегося музыканта, очень значительного композитора – другое. Любить никто никого не обязан. Я люблю Шостаковича, но мне понятны и те люди, которые его не любят. Однако при всем этом отрицать его величие как музыканта и личности – признак ограниченности. Критика критике рознь. Я и сам могу покритиковать некоторые произведения Шостаковича. Но дело в том, что он один из тех композиторов, вокруг которых возникают спекуляции политического толка. Вы мне по почте присылали вопрос про художника и время, так вот самая яркая иллюстрация к этому – жизнь Шостаковича. Он весь был сформирован этим временем, 30-ми годами, резонировал с ними и оставил музыкальную летопись сталинского времени, даже каких-то ее конкретных отрезков. Я бы сказал, например, что 10-я симфония или скрипичный концерт передают атмосферу именно послевоенной сталинщины - мрачной, темной, умирающей.

     В. А Квинтет, который Вы играли в прошлом году на Yamaha?

     Л. Это 1940-й год. Он больше похож на чистую музыку, чем многое другое. Выдающееся сочинение. Шостакович за него, кстати, Сталинскую премию получил (1). И поскольку он против своей воли стал таким политическим композитором, то есть композитором, понимаемым исключительно с политической позиции, существуют такие взаимоисключающие реакции на него. Одна - что этот композитор был самым настоящим диссидентом и писал абсолютно антисоветскую музыку.

     В. Подобную позицию защищает композитор Слонимский, ссылаясь на мнение Бриттена.

     Л. Вы знаете, бывают отзывы противоположные. В интернете в одном альманахе появилась статья, которая наделала даже некоторый шум, "Певец коммунизма Дмитрий Шостакович". Статья пасквильная, абсолютно разнузданного типа, дескать, это очень плохо, что Шостакович коммунистический композитор. Наша история, особенно 30-х годов, делит общество пополам. Это непримиримые лагеря и Шостакович, как знамя то одного, то другого лагеря, порой оценивается с такой плоской, как сказали бы раньше, вульгарно-социологической точки зрения..

    В. А почему вокруг Прокофьева нет такой суеты?

    Л. Прокофьев был более независим от политики, и в его музыке атмосфера времени так четко не прослеживается.

    В. Но ведь и он был вынужден писать политические сочинения.

    Л. Все были вынуждены, абсолютно все. И он, и Шостакович. Другое дело, что политические сочинения Шостаковича написаны с меньшей отдачей, они имеют привкус обязаловки. А Прокофьев писал всегда абсолютно ровно по качеству, ему в большей мере было все равно, в отличие от Шостаковича. Попросили написать «Здравицу» на слова Сталина – написал. Такая же хорошая музыка, как и все остальное. Слова слушать невозможно, а музыка божественная. Поэтому вокруг него нет такого количества горячих споров, а вокруг Шостаковича они есть и будут. Однако же выдающийся музыкант – это тот, кто сдвинул искусство вперед, а уже во вторую очередь он представитель того или иного политического течения. Нам приходится мириться с тем, что многие великие композиторы, деятели исполнительского искусства запятнали себя, невозможно было себя не запятнать – взять того же Фуртвенглера, который дирижировал в Берлинской Филармонии на дни рождения Гитлера, нацистские праздники и т. д.
     Может быть, даже и не стоит вдаваться в подробности жизнеописания отдельных исполнителей: они - люди разные, некоторые из них, может быть, даже откровенные мерзавцы. Я считаю, что очень большая роскошь отказываться – из-за различных косвенных обстоятельств – от того, чтобы получать удовольствие от творческого наследия этих порой неоднозначных людей.. В Фуртвенглере мне нравится не то, что он дирижировал при Гитлере, а его записи. В Вагнере мне нравится совсем не то, что он был антисемитом. Как Шендерович сказал про Достоевского: мир гения огромен, разница лишь в том, что из этого человек отбирает себе, для своей жизни.. У кого-то Достоевский - автор "Идиота" и "Братьев Карамазовых", а у кого-то он – антисемит.
То есть, увлечение биографиями великих людей – это хорошо, но это не должно заслонять то, что они сделали великого. По крайней мере, лично они никого в большинстве случаев не убивали. И на том спасибо.

    В. Пётр, а что Вы думаете о всевозможных конкурсах молодых и прочих музыкальных исполнителей?

     Л. Я думаю, что они постепенно утрачивают свое влияние. Во-первых, за счет того, что там такое количество развелось.. Девальвация. Каждый год появляется сто лауреатов первых премий. Куда их всех девать? Тем более всем давно понятно, что в таком субъективном предмете как музыка не бывает до конца честного судейства, поэтому эти лауреаты – часто далеко не лучшие из тех, кто там участвует. Музицирование это ведь не шахматы или бокс - там более очевиден результат. А тут важна художественная составляющая, которую непонятно, в каких абсолютных величинах измерять. Уже и агентуры и концертные залы это понимают. Мне кажется, что раньше, когда конкурсов было поменьше, это было действительно важно. Это давало шанс пробиться на концерты. Когда-то это действительно было таким средством. А сейчас случай больше помогает: встреча с каким-то маститым музыкантом, со своим коллегой, который близок по духу. Такая случайность может решить гораздо больше, чем победы на нескольких конкурсах.
Кроме того, я считаю, что конкурсы наносят огромный вред. Это прокрустово ложе для музыканта. Все знают, как надо играть на конкурсах, чтобы не разозлить ни одного члена жюри. Надо играть не слишком громко, не слишком тихо, не слишком быстро, не слишком медленно и так далее - в общем никак. Конкурсы порождают огромное количество необоснованных и надуманных запретов и в итоге приводят к некой стандартизации. Это очень заметно на примере нынешних исполнителей. Если сравнить с записями исполнителей 70-80-летней давности - все удивительно разные, все прекрасно играют, но по-разному. Сейчас ярких, непохожих на других гораздо меньше. Это, конечно, не только из-за конкурсов, это и из-за технического прогресса, и из-за падения интереса к классической музыке, но и из-за конкурсов тоже. Мне удобно это говорить, потому что у меня есть две первые премии.. Не будь этого, мне бы сказали "сам не выиграл, а критикуешь эту систему".

     В. Завершая нашу беседу, я хотел бы Вас спросить, что бы Вы могли посоветовать молодым музыкантам?

     Л. Я считаю, самое главное - понимать, что не существует музыки отдельно для вашего инструмента и отдельно всей остальной. Потому что я сплошь и рядом сталкиваюсь с тем, что студенты ничего не знают, кроме того, что они играют. Естественно, они не могут адекватно понимать ни контекст, ничего. Когда-то я был на потрясающе интересном концерте, где Ростропович, Кремер и Башмет играли квартет Шостаковича в Большом зале. Потрясающий состав! Это было в 97 году. Но я ни одного знакомого студента-пианиста, из тех, кто одновременно со мной учился, там не встретил. Все считают, что какое пианисту дело до квартета? Потом молодому музыканту обязательно нужны новые впечатления, путешествия, книги, хорошие фильмы. Если поехать в Суздаль или в Торжок, можно многое понять о Чайковском, например. То есть необходимо ежедневно питаться какими-то художественными и жизненными впечатлениями. Это главное, что можно посоветовать, а все остальное уже производная от этого.

задавали вопросы Вячеслав Кочнов и Людмила Александрова

(1) - всего Дмитрием Шостаковичем были получены пять Сталинских (1941, 1942, 1946, 1950, 1952) и одна Ленинская премия (1958)

P.S.

Ну а тех кто любит попеть сам, в гости приглашает лучший московский караоке-клуб.1