РАЗМЫШЛЕНИЯ (по прочтении книги «Мир Рахманинова») Часть II
В книге «А. И. Зилоти. Воспоминания и письма» (1) опубликованы воспоминания о нём З. А. Прибытковой - племянницы и ученицы Александра Ильича, близко знавшей его. И если восторженный тон её статьи о Зилоти - педагоге и человеке - можно при желании отнести к преувеличениям, вызванным родственными связями, то отдельные факты говорят сами за себя. Приведу лишь некоторые высказывания З. А. Прибытковой:
«Александр Ильич не мирился с ложью. Когда один близкий человек обманул его доверие, он просто решил забыть о его существовании» (Т. 1. С. 410);
«Великолепный пианист и музыкант, Зилоти очень много дал Рахманинову. Через Зилоти Рахманинов делается как бы “внуком” Н. Рубинштейна и Листа… Сергей Васильевич всегда - и в молодости, и в зрелые годы - советовался с Александром Ильичём в трудные моменты жизни, считался с его мнением и абсолютно верил в его “золотую душу”, как он отзывался о Зилоти» (Т. 1. С. 430);
«У него было большое, щедрое сердце, и он старался помогать всем, чем мог. А сам стыдился, чтобы не узнали об этом» (Т. 1. С. 405);
«Это был человек, которого любили и глубоко уважали Лист, Николай Рубинштейн, Чайковский, Григ, Рахманинов, Скрябин, Танеев, Казальс… Равель, Шаляпин, Собинов и… нет им числа» (Т. 1. С. 410).
Опубликованная в книге переписка - тому доказательство.
Немало злых слов написал Крутов и в адрес Елены Фабиановны Гнесиной, друга и соученицы на некоторых этапах обучения Рахманинова. В начале 1960-х годов, когда Елена Фабиановна достигла уже почти 90-летнего возраста, она написала статью о Рахманинове, в которой говорилось, что сидели они тогда ещё с «просто Серёжей» в течение трёх лет за одной партой; а несколько лет спустя, в сборнике «Воспоминания о Московской консерватории», Гнесина переписала статью, добавив: «Он мне помогал во французском языке, а я ему, иной раз, в задачах по гармонии, т. к. была по этому предмету классом старше». Эти слова Е. Ф. Гнесиной Крутов приводит в своей книге (Т. 1. С. 185) лишь потому, что они вызывают у него взрыв «благородного» негодования, возмущения, насмешки над старым человеком:
«…Доживи Елена Фабиановна до 100 и более лет, то мы бы могли прочесть в её воспоминаниях, что и оперу “Алеко” написал не сам “просто Серёжа”, а это сделала…» и т. д. (там же).
На стр. 185-193, вытащив из архивов консерватории на свет Божий табели с оценками, распределение учеников по классам педагогов и т. д., Крутов «открывает» нам консерваторскую биографию Гнесиной, в которой она - двоечница и переэкзаменовщица, посредственная пианистка, да и вообще чуть ли не самозванка. И в конце - очередная издёвка: «…она списывала у него свои этюдики, а он у неё - свой Первый концерт» (Т. 1. С. 185-193).
В вышедшем в 2006-м году сборнике «Новое о Рахманинове» (2) опубликовано письмо Е. Ф. Гнесиной от 9/17 декабря 1921 г., - пронзительные, скорбные строки со словами благодарности за присланную ей Сергеем Васильевичем помощь (продуктовую посылку и немного денег). Известно, что с начала 1920-х годов, в голодные и холодные, тяжёлые годы Рахманинов слал из Америки помощь своим родным, друзьям и многим другим людям. Душевность, сострадание, доброта - природная черта русского интеллигента, каким и был Рахманинов. Думал ли Сергей Васильевич, что годы спустя один из его биографов будет изощряться в злом острословии, чтобы унизить дорогого ему человека…
Об одном из особо ненавистных Крутову авторов он написал: «Рахманинов никогда бы не подал руки…» А ему, В. В. Крутову - подал бы?
Ну, а что же в книге есть о музыке начинающего композитора? Я перехожу, наконец, к разделу, который называется «Композиция», надеясь хоть здесь прочесть о творчестве Рахманинова. Однако глава эта разочаровывает: она сумбурная, факты в ней случайны, выводы банальны. Крутов рассуждает о том, следует ли обращать внимание на начало творческого пути, на ранние, ещё не зрелые сочинения любого автора. Нет, - заключает он, - ведь даже Моцарту понадобилось «два десятилетия композиторского труда и несколько сот произведений, чтобы написать те сочинения, которые обогатили музыкальную культуру» (Т. 2. С. 176). По Крутову, и Чайковский «начинается лишь с “Евгения Онегина”, “Лебединого озера”, Первого концерта, Третьей симфонии» (там же). Итак, нам предлагают сбросить со счетов большую часть произведений Моцарта, написанных за два десятилетия из прожитых 35 лет; у Чайковского не в счет две первые оперы, две симфонии, ранние увертюры и др. Не нужны и «детские» произведения Рахманинова - всё до Первого концерта. Далее идут пространные рассуждения об особенностях и специфике музыкального искусства по сравнению с другими её видами, в результате чего автор приходит к двум весьма банальным выводам:
1) «…и если собрать все исходные вместе, то вывод получится такой: творческая работа композитора беспредельно трудна» (Т. 2. С. 173).
2) «Делая выводы, я, более полувека профессионально занимающийся музыкой и музыкальной педагогикой, говорю: из всех видов искусств самый сложный - она, Музыка» (Т. 2. С. 175).
Неужели додуматься до этих мыслей можно было лишь «занимаясь полвека музыкальной педагогикой»?
Но вот, кажется, наконец добрались и до Ивановки, до сочинения Рахманиновым Первого концерта. Нет! - опять экскурс к репетициям Н. Луганского, к мастер-классу в Московской консерватории М. Плетнёва…
А о концерте?
Увы! - всего семь строк, и далее, за неимением собственных слов - фрагмент из рассказа Тургенева «Бежин луг»: там ведь пейзаж так похож на музыку Рахманинова. А затем вновь начинается «ругань» в адрес столь неприятной В. Н. Брянцевой. Из её вышеупомянутой монографии Крутов выписал музыковедческий анализ начальной темы концерта: сугубо теоретический, детальный, с широким применением музыкальной терминологии, глубоко профессиональный. Но вот этого-то терпеть и не может Крутов, и вновь в адрес уважаемого музыковеда (кстати, не любит он и этого слова - «музыковед», нередко заменяя его на кажущееся ему остроумным словцо «музыкоед») летят оскорбительные, бестактные «остроты»: «словесные выверты», «музыковедческое словоблудие», «эпилептические последования слов», «наукообразие» и т. п...
«Ну да ладно, отвёл душу», - удовлетворённо завершает Крутов (Т. 2. С. 181).
Ох, как часто отводит он «душу» (а есть ли она?)
Ясно, что всякое погружение в детали композиторского мастерства, в изучение особенностей музыкального языка, что присуще истинному профессионалу, Крутову чуждо. А как же тогда быть с его же утверждением в этой главе: «Воспитание композитора - процесс до сих пор почти непостижимый. Мы, педагоги, можем только показать, даже не научить, а показать средства, которыми пользовались другие композиторы» (Т. 2. С. 175-176).
Но вот со страниц книги как будто повеяло теплом. С почти сентиментальным умилением рассказывает Крутов о том, как разыскивал - и наконец нашёл - оказавшуюся ещё в живых дочь консерваторского друга Рахманинова М. А. Слонова Татьяну Михайловну. Старушка приняла его тепло и радушно. Быть может, «очень давно, почти девяносто лет тому назад, Он видел тогда младенца-девочку, быть может, держал на руках, бывал в её доме и разговаривал с её родителями так, как сейчас я говорю с ней…» (Т. 2. С. 336) - пишет Крутов. Здесь же её сын - композитор Ю. М. Слонов. В доме с благоговением хранят память об отце и деде, охотно рассказывают о нём, показывают старые фотографии, документы, реликвии, и среди всего - книгу в светло-коричневом с золотым тиснением кожаном переплёте. Заглавие: «Что вспомнилось» и подзаголовок - «Записки московской старушенции». Год издания - 2004. На последней странице книги приписка: «Отпечатано в 6 экземплярах». Крутов в восторге. «В какой любви к дому, к очагу, к своей семье воспитывались люди, сохранившие родословные, семейные реликвии! Какое доверие вызывали рассказы Татьяны Михайловны о своём отце, о его родителях, о его друзьях, если её дом хранил столько доказательств!» (Т. 2. С. 338) - пишет он. Да, Михаил Слонов был ближайшим другом Рахманинова; окончил в Харькове гимназию, но, обнаружив красивый голос (баритон), приехал учиться в Московскую консерваторию, которую окончил в 1893 году; был учеником знаменитой Лавровской, приглашался в Киевский оперный театр, но по ряду причин отказался, пел в концертах с Рахманиновым, который ему аккомпанировал. Сведения о М. Слонове подтверждены публикацией его сына, Ю. М. Слонова, известного композитора (всё это можно прочесть и в музыкальном словаре). Однако - пишет далее Крутов - «червь сомнения, ещё не знаю какого, но чувствую его присутствие, не даёт покоя» (Т. 2. С. 346). Теперь надо всё проверить, перепроверить и ещё раз проверить; и Крутов на долгие месяцы (по его словам) зарывается в архивы. Ищет справки, заявления, списки поступивших, выбывших, окончивших консерваторию, распределение по педагогам, протоколы экзаменов, переводные оценки и т. п. - проверено всё. И вот приговор: биография М. Слонова подправлена, приукрашена. И гимназии в Харькове он не кончал (за 11 лет учёбы прошел лишь пять классов), и из Московской консерватории ушёл по собственному желанию в 1892 году, и учеником Лавровской был лишь в последний год обучения, да и в Киевский театр вряд ли его приглашали (последнее, понятно, из домыслов). Ах, как неприятно, - сетует Крутов. Татьяне Михайловне, «этой очаровательной старушке, я должен был сообщить факт, который опровергал её былые представления. Естественно, Татьяна Михайловна не поверит сразу, нужны будут доказательства, подробности…» (Т. 2. С. 351). А ЗАЧЕМ? Зачем отравлять - быть может, последние дни - старому человеку? Не достаточно ли исправить неточности в имеющихся немногочисленных публикациях и музыкальных словарях?
Вряд ли жизнеописание какого-либо великого творца обходится без легенд. Они не просто украшают - они помогают полнее, ярче выявить сущность человека, срастаются с ним, становятся его неотъемлемой частью. Разрушение легенд - подчас грубый и губительный процесс. А если и разрушать-то и нечего? Тогда это - скорее всего, как говорят, «пиар», самореклама разрушителя.
Во 2-м томе «Воспоминаний о Рахманинове» (3), в приложении, опубликованы страницы «Дневника» В. Д. Скалон - Верочки, дальней родственницы Рахманинова. Они относятся к лету 1890 года, первому лету, которое Рахманинов провёл в Ивановке - месте, которое на всю жизнь стало самым любимым на земле, его «малой родиной». Верочке - 15 лет, и «Дневник» написан рукой девочки-подростка, не лишённой, впрочем, ни писательского дара, ни наблюдательности. Чуткий, романтически настроенный читатель увидит здесь и поэзию неторопливой усадебной жизни, и картины не такой уж далёкой русской старины, и цветущую сирень, и бескрайние поля, услышит трепетное биение юных сердец и ощутит всю прелесть зарождающейся первой любви. Бесхитростные, подчас наивные слова очаруют его, и всё ивановское лето предстанет в ореоле возвышенной красоты и обаяния молодости.
Летом в Ивановке собирались родственные семьи Сатиных, Скалонов, Зилоти. За стол садились не менее 20 человек. А сколько молодёжи - целая молодёжная колония. Шутки, невинные забавы, катание в лодке, в экипаже, прогулки, вечерние посиделки в саду или на стогу сена, задушевные беседы, дружба, влюблённость - всё это есть в «Дневнике» Верочки. Ивановское лето 1890 года - одна из наиболее поэтичных страниц биографии Рахманинова: восторг перед красотой природы, первая любовь, сочинение Первого концерта.
И вот Крутов всё разрушает. Путём логических (в этом ему не откажешь) умозаключений он старается, хотя и со многими оговорками, доказать, что «Дневник» - фальсификация, фальшивка, он написан вовсе не Верочкой и не в то очаровательное лето, а многие годы спустя… И что 17-тилетний Рахманинов был влюблен вовсе не в Верочку, а в её старшую сестру Наталью, и что написала «Дневник» почти 20 лет спустя (!) средняя из сестёр Скалон - Людмила, придумавшая и историю со 100 письмами Рахманинова, сожжёнными Верочкой перед её свадьбой. А Верочки к тому времени, когда сочинялась «фальшивка», уже не было в живых.
Зачем? - спросит удивлённый читатель. Для Крутова всё просто: он объясняет это желанием семьи Скалон приблизиться к славе, которая к тому времени у Сергея Рахманинова уже была немалой. А то ведь сумели «примазаться» к ней только Сатины, отдав одну из дочерей в жёны композитору! Скалоны остались как бы в стороне…
Как удаётся Крутову опровергать подлинность «Дневника»? О, в доказательствах - конечно, не прямых, - недостатка нет. Не будем перечислять все, остановимся лишь на одном, давшем толчок очередному, почти научному расследованию. Виной всему оказалась… луна. Автор так и называет своё расследование - «лунные миражи» (Т. 2. С. 109-120). В «Дневнике» Верочка неоднократно описывает прелестные лунные вечера: «луна светила во все лопатки» (17 июня 1890 года), «мы… сидели в парке на сене при лунном свете» (19 июня), «катались в лодке при лунном освещении» и т. п.
Тут автор книги, почуяв, по его словам, неладное, садится за изучение астрономии, читает астрономический календарь, консультируется со специалистами и преподносит читателю целый научный трактат с описанием лунных циклов, фаз луны, её смещения относительно солнца, времени появления на небе в разные периоды и т. д.
Найдя в архивах астрономические данные за 1890 год, он наконец-то, к своему восторгу, обнаруживает «несоответствие между астрономическими законами Вселенной и ежедневными дневниковыми излияниями девицы Верочки» (Т. 2. С. 112). И вывод готов: «Дневник» писался не тем и не в то время. Предположить, что юная влюблённая девочка, начитавшись любовных романов и лирических стихов, просто-напросто вообразила луну, увидала её каким-то внутренним взором (какая же романтическая ночь без луны?) - этого Крутову, конечно, даже на ум прийти не могло. Но повторяю, логика в его доказательствах есть, - только так ли уж необходимо это расследование? И если даже допустить, что всё так и было, как вообразил разоблачитель, надо ли разрушать легенду, тем более что прямых доказательств он всё же не нашёл, хотя и не теряет надежды, что найдут их его последователи.
Будут ли они?
И тут я задаюсь простым вопросом: а что же дальше планирует делать Крутов? Речь идёт о 3-томнике, который должен завершиться 1917 годом. Но что будет в 3-м томе? Второй том, если отбросить отстранённые от темы обильные страницы «размышлений», охватывает всего лишь один год (с середины 1890 г. до середины 1891 г.). Но далее ведь жизнь Рахманинова с каждым годом становится всё более насыщенной, богатой новыми встречами, творческими исканиями и т. п. Если идти по избранному автором пути, то каждый год жизни Рахманинова потребует по отдельному тому, что, естественно, невозможно. Значит, 3-й том - период до 1917-го года, - вместит у Крутова все двадцать шесть последующих лет жизни композитора в России; такая несоразмерность?!
Книга, по свидетельству автора, писалась «по заказу», - но кто её заказал? Интересно узнать, доволен ли заказчик, и чем именно? И почему надо было столь тщательно изучать русский период жизни Рахманинова, о котором и так много известно (ведь почти все «дополнения» Крутова в итоге не внесли ничего принципиально нового). Заграничный период изучен значительно меньше, и исследователь, думаю, должен был бы больше заинтересоваться именно им.
Считают, что произведение любого творца: будь то живописец, писатель или композитор, - в значительной мере есть отражение индивидуальности его автора. Каким же представляется мне Крутов после прочтения двух томов его книги «Мир Рахманинова»? Я не знаю его, никогда не видела, и быть может, ошибаюсь. Но со страниц его книги на меня смотрит человек недобрый, желчный, самомнительный, амбициозный. Он фанатично, до самозабвения предан работе, которой занимается, обладая даром писателя, и многие страницы книги написаны вдохновенно и интересно. Тем обиднее, что растянутость и, главное, многие неэтичные выпады низводят её достоинства, а отрицание всего раннего творчества Рахманинова вплоть до Первого концерта (ведь были и фортепианные пьесы, и романсы, а не только неудачное переложение «Спящей красавицы»), - воспринимается как невнимание к герою книги, к самому композитору. Ведь до сих пор находят рукописи неизвестных, не исполнявшихся произведений Рахманинова, и честь тем, кто их обнаружил, издал, исполнил. Полагаю, что вникнуть в то, как зарождался, рос, зрел талант композитора, задача не менее важная, чем уточнение некоторых дат (к которым сам Рахманинов относился без особого пиетета), обнаружение расхождений в трактовке отдельных мелких фактов различными авторами или фантастические вымыслы, выдаваемые за «новый взгляд».
Книга названа «Мир Рахманинова», но мир этот у В. В. Крутова кажется подчас отражённым в кривом зеркале.
Одесса, ноябрь 2009 г.
Светлана Малыш svemalysh@rambler.ru
_________________________________________________________________________
1 Александр Ильич Зилоти, 1863-1945: Воспоминания и письма. ГМИ. Л., 1963.
2 ГЦММК. Новое о Рахманинове. М., 2006. Ред.-составитель И. А. Медведева.
3 «Воспоминания о Рахманинове». В 2 т. М., 1988 (пятое издание).
{jcomments on}
1