Образ победы над наполеоновской Францией в России Николая Первого

Образ победы над наполеоновской Францией в николаевской России

Таньшина Наталия Петровна, д.и.н., профессор, профессор кафедры Всеобщей истории отделения истории Института общественных наук РАНХиГС, профессор кафедры новой и новейшей истории МПГУ

Окончание наполеоновских войн привело к формированию новой системы международных отношений — Венской, в которой Россия в рамках так называемой «пентархии» играла важнейшую роль на европейском континенте.

Победа над наполеоновской Францией явилась существенным фактором роста национального самосознания, предметом национальной славы. Особенно наглядно это проявилось в эпоху правления Николая I, испытывавшего одновременно и гордость за одержанную победу, и уважение к Наполеону I как мощному политическому и военному противнику, подчинившему всю континентальную Европу.

Если во Франции в годы Июльской монархии (1830—1848) формируется культ Наполеона, то в России — культ победы над императором французов: Александрийская колонна и торжественное открытие Арки Главного штаба, начало строительства Храма Христа Спасителя, чествование Бородинской битвы, — все это являлось олицетворением великой победы и должно было символизировать мощь и силу России.

Негативно относясь к королю баррикад Луи-Филиппу и режиму Июльской монархии, Николай сохранял позитивное отношение к Франции как таковой и ее народу.

Победа над Наполеоном стала мощным энергетическим зарядом для Николая Павловича, укрепила его веру в собственное предназначение, его — во многом мессианское — сознание. Россия внесла решающий вклад в победу над Наполеоном, и он, Николай, чувствовал, что самим Богом призван сохранить устройство Европы, оформленное на конгрессе в Вене. Николай трепетно относился ко всему, что считал завещанием старшего брата, и выполнял заветы Александра с особым старанием. Главной заботой Александра была безопасность Европы, в том числе, и России, как ее составляющей.

Перед своей последней поездкой на юг в 1825 г. император наставлял преемника: «В Европе повсюду революционное настроение умов. Оно проникло в Россию, хотя и притаилось. Мы должны при помощи Божественного Провидения усугубить свою бдительность и свое рвение. Государи ответственны перед Богом за сохранение порядка и благоустройства среди своих подданных. Тебе, любезный брат, предстоит совершить важное дело, начатое мной основанием Священного союза царей»1.

Итак, Николай I, продолжатель дела своего брата, несет ответственность за систему, созданную в Европе. Отсюда и постоянное напоминание и своим соотечественникам, и всей Европе о том, что именно России Европа обязана разгромом Наполеона — прежде всего победой в Отечественной войне, потом — участием в Заграничных походах и вступлением русской армии в Париж.

Для Николая Павловича Наполеон — персона знаковая. Формирование его как личности пришлось на эпоху наполеоновских войн и войны 1812 г., ставшей для него настоящим потрясением. Нашествие войск Наполеона на Россию вызвало у 16-летнего Николая такой шок, что, казалось, за считанные дни он повзрослел на несколько лет. Его, отвергавшего все русское, вдруг охватил патриотический подъем. Он умолял мать позволить ему участвовать в сражениях, но напрасно. Он пришел в ярость, узнав, что Москва взята французами, но верил в благополучный исход войны. Он даже заключил пари с сестрой Анной, что первого января 1813 г. на территории России не останется ни одного француза. Пари он выиграл. «Я отдала ему серебряный рубль, — пишет великая княжна, — и он засунул его под галстук, идя на благодарственный молебен, который служили в Казанском соборе в честь освобождения России»2.

В следующем году Николаю исполнилось 17 лет, и он ждал своего часа, чтобы мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, разрешила ему отправиться «на войну». Только в начале 1814 г., когда конец войны стал очевиден, Мария Федоровна дала свое согласие на поездку сыновей, Николая и Михаила, в действующую армию. О том, что Париж взят, братья узнали в Швейцарии: император Александр категорически запретил братьям направляться в Париж. Потрясение от «опоздания на войну» осталось у Николая на всю жизнь. «Хотя сему уже прошло 18 лет, — напишет он в 1830-е гг., — но живо еще во мне то чувство грусти, которое тогда нами овладевало, и ввек не изгладится»3. Но в Париже он все-таки оказался. В конце первого письма «любезной Маминьке» из французской столицы стоит не просто «Париж», а «наконец-то Париж!»4 По прибытии в Париж великие князья начали изучать различные учреждения столицы. И здесь сказалась склонность Николая ко всему военному: он предпочитал осматривать Политехническую школу, Дом инвалидов, казармы, госпитали 5.

Во время Ста дней Наполеон вроде бы дал Николаю еще один шанс отличиться. Однако на войну братья снова опоздали: Наполеон был разгромлен при Ватерлоо, отрекся от престола и снова был сослан. Но Николай во второй раз оказался в Париже, пробыв там на сей раз два месяца.

Культ победы над Наполеоном проявлялся в самых разных формах. Это и строительство монументов в честь побед, одержанных над Наполеоном, и празднования годовщин Бородинской битвы, и многочисленные высказывания Николая, и его специфическое поведение по отношению к представителям Франции.

Николай Павлович всегда помнил о победе над Наполеоном и всячески прославлял ее. Во времена внешнеполитических затруднений он обращался к исторической памяти; обосновывая роль и позиции России в Европе, постоянно апеллировал к ее вкладу в победу над Наполеоном. В своей «Исповеди», документе, относящемся к 1831 г., написанном по следам революционных потрясений, охвативших Европу, он писал, негодуя относительно позиции Австрии и Пруссии, проявивших осторожность летом 1830 г.: «... воспоминания о благодеяниях... когда Россия, победив и уничтожив неслыханное нашествие Наполеона, в качестве освободительницы помогала Европе скинуть угнетавшее ее иго», забываются. Австрия и Пруссия уже вовсе не те союзники 6.

В 1833 г. заключение Ункяр-Искелессийского договора, значительно усиливавшего позиции России в Черном море и зоне Проливов, вызвало резкое противодействие Англии и Франции; английский и французский флот демонстративно заняли позиции у берегов Османской империи. Несмотря на то, что это вызвало озабоченность российской дипломатии, Николай, подчеркивая, что Россию не сломить, в письме И.Ф. Паскевичу отмечал: «... разве забыли, с чем пришел и с чем ушел Наполеон?»7.

При этом супруга Николая, Александра Федоровна, ненавидела Наполеона. Фрейлина императрицы А.О. Смирнова-Россет писала, что императрица «ненавидит, когда говорят о Наполеоне; относительно него у нее остались самые ужасные воспоминания»8. Императрица живо помнила свое пребывание в Мемеле, когда по бедности не могли топить старого замка, а она должна была носить всю зиму летние ситцевые платья, старую соломенную шляпу и красный платок; под ноги детям и в их кровати клали горячие кирпичи. Она, как и ее брат Вильгельм, сохранила культ матери и знала, как ужасно обошелся с ней Наполеон и что делали войска в Берлине и Кенигсберге.

Сам Николай всегда уважительно отзывался о Наполеоне как о достойном противнике и сильном политике. По словам французского поверенного в делах барона Ф. Бургоэна, «Наполеон был в глазах императора типом необходимой и энергичной власти, чтоб укротить неповиновение народов в нашем веке»9. В кабинете Николая на рабочем столе находился бронзовый пресс-папье, изображавший Наполеона. Однажды, непосредственно после Июльской революции, после очень живых прений он указал на это пресс-папье послу Франции герцогу Мортемару со словами: «Вот кто умел управлять вами 10.

При этом император отчетливо видел просчеты и недостатки Наполеона. Как сообщает А.О. Смирнова-Россет, в одном из разговоров Николай сказал: «Он не Карл Великий, не Александр Великий, не Карл Пятый... У Наполеона в победах не было ни рыцарства, ни великодушия. У него были дурные манеры; он был высокомерен и фамильярен, а его генералы во всем подражали ему». Считая Талейрана самым «несимпатичным» из наполеоновского окружения — Талейран «очень рано предал Наполеона»11, он отмечал: «Во всяком случае, Наполеон был гениален, а Талейран только хитер и умен»12.

В честь прославления победы над Наполеоном в эпоху Николая был воздвигнут целый ряд монументов, а также были продолжены начинания Александра I.

Спустя полгода после вступления на престол Николай занялся перестройкой Галереи героев войны 1812 г., созданной в Зимнем дворце еще при Александре. Зал, в котором разместилась галерея, был спроектирован итальянским архитектором Карлом Росси и строился с июня по ноябрь 1826 г. Он заменил несколько маленьких комнат в середине главного блока Зимнего дворца — между белым Тронным залом и Большим Тронным залом, в нескольких шагах от дворцовой церкви. Торжественная церемония открытия состоялась 25 декабря 1826 г.

А спустя два года, 24 октября 1828 г. была торжественно открыта Арка Главного штаба, сконструированная тоже по проекту К.И. Росси. Арка была построена как главный и завершающий монумент, посвященный Отечественной войне 1812 г.

Испытывая чувство национальной гордости за победу над Наполеоном, Николай не испытывал неприязни ни к нему, ни к французам. Несмотря на то, что отношения между Россией и Францией в эти годы были очень натянутыми, в России активно творили французы, а шедевры, прославляющие победу русского войска над Наполеоном, были созданы не просто французами, а участниками наполеоновских войн.

По приглашению Николая в России творил известный французский художник-баталист Орас Верне, которого называют современным Рубенсом. Он дважды бывал в России, в 1836 и 1842—1843 гг., причем лично по приглашению императора. Прием ему был оказан на самом высоком уровне, а Николай обращался с художников как с самым дорогим гостем. Причем Верне был убежденным наполеонистом, в 1811—1815 гг. прославлял своей кистью походы Наполеона, за что императором ему был пожалован Орден Почетного легиона. По заказу Луи-Филиппа, неосторожно задевшего «наполеоновскую легенду», писал батальные полотна для Версальского музея, открытого Луи-Филиппом. От Николая Верне получил заказ на картину «Наполеон принимает парад гвардии в Тюильри». При этом император сказал художнику: «Эта картина будет висеть в моем кабинете, чтобы я всегда видел сию гвардию, которая побила нас»13. То есть он умел извлекать урок из поражений. За эту картину художник был достойно вознагражден: Николай заплатил за картину 25 тыс. франков, хотя она была доставлена ему только в июле 1838 г.; 18 августа 1836 г. последовал указ о его награждении орденом Св. Станислава третьей степени; император подарил художнику великолепного рысака, а императорская фамилия осыпала знаками внимания. За другую небольшую картину, написанную во второй приезд, в 1843 г., «Наполеона верхом на лошади», преподнесенную императору к именинам, Верне получил сани, а также великолепную трехфутовую вазу, имитировавшую севрский фарфор, на которой был помещен императорский герб и надпись: «г-ну Орасу Верне в знак уважения к его замечательному таланту». Как писал художник, «подобные подарки делаются только принцам и коронованным особам»14.

Самый известный из французов, потрудившихся во славу прославления величия России, и тоже обладатель ордена Почетного легиона — Огюст Рикар Монферран, помимо Исаакиевского собора создавший Александрийскую колонну, пожалуй, самое главное произведение, прославлявшее силу русского духа и оружия.

В 1813 г. Огюст Монферран, окончив Школу Архитектуры, поступил на военную службу в наполеоновскую гвардию. Отличившись в сражении при Арно, был награжден орденом Почетного легиона и получил чин старшего квартирмейстера. Вскоре после Лейпцигской битвы вышел в отставку. Апрель 1814 г. коренным образом изменил его судьбу. Монферрану удалось привлечь к себе внимание Александра I, преподнеся ему «Альбом разных архитектурных проектов, посвященных Его Величеству Императору Всероссийскому Александру I», выполненный собственноручно. Это событие произошло сразу же после вступления русских войск в Париж. Среди рисунков в альбоме были проекты конной статуи, колоссального обелиска, Триумфальной арки «Храброму Российскому воинству» и «Колонны в честь всеобщего мира», в которой прослеживаются мотивы будущей Александрийской колонны. Рисунки альбома были аннотированы кратким перечнем необходимых строительных материалов и там же указывалась стоимость затрат. Показав себя не только как прекрасного рисовальщика, эксперта и любителя классического искусства, но и как технически подкованного специалиста, Монферран добился своего — он получил официальное, но при этом весьма любезное приглашение приехать в Санкт-Петербург.

В 1816 г. он приехал в северную столицу, не побоявшись изменить свою судьбу. Более 40 лет, до самой смерти, он жил и работал в Петербурге, став на русский манер Августом Августовичем.

Монолит из красного гранита для Александрийской колонны был добыт и обработан в Пютерландской каменоломне близ Выборга, погружен на судно и двумя пароходами отбуксирован в Петербург. Колонна высотой 47,5 метра и массой 600 тонн была поднята с помощью системы блоков и 60 кабестанов и без каких-либо креплений установлена на постамент. В подъемных работах, продолжавшихся около двух часов, участвовало три тысячи человек. Венчает колонну фигура ангела (скульптор Б.И. Орловский), лицу которого приданы черты Александра I 15.

Торжественному открытию колонны должно было предшествовать открытие в Петербурге Триумфальной арки в честь победы в Отечественной войне. Первоначально триумфальные ворота были построены (за один месяц) для встречи русских войск, возвращавшихся из Европы в 1814 г. на Нарвской заставе, на границе города вблизи Обводного канала по проекту Джакомо Кваренги из дерева и алебастра. Российские войска в 1814 г. прошли под аркой 4 раза: 30 июля, 8 сентября, 18 октября, 25 октября. Однако ворота из дерева и алебастра быстро пришли в негодность. Генерал-губернатор Санкт-Петербурга, участник войны М.А. Милорадович встал на их защиту, и на высочайшем уровне Николаем I было принято решение о постройке новых каменных ворот на берегу реки Таракановки несколько южнее прежнего места.

Архитектор Стасов сохранил в целом замысел Кваренги и 26 августа 1827 г. в годовщину Бородинского сражения был заложен первый камень. Особенность проекта новых ворот состояла в том, что конструкцию создавали из кирпичной кладки, обшиваемой медными листами. Из медных листов создана и скульптурная группа: шестерка коней (первая серьезная работа Петра Клодта) и фигура Славы (Степан Пименов).

Посмотреть на новые ворота прибыла императорская семья. Разумеется, члены дипломатического корпуса были уведомлены о необходимости почтить своим присутствием эти торжества. На церемонии отсутствовал лишь посол Франции маршал Никола Жосеф Мэзон.

Не присутствовал французский дипломат и на открытии Александрийской колонны — памятника, прославлявшего царствование Александра Благословенного, главным деянием которого была победа над величайшим из полководцев. Этот факт, разумеется, не остался незамеченным, породив множество противоречивых слухов и домыслов. Оказалось, маршала скосила «дипломатическая болезнь»: старый вояка, ветеран наполеоновских войн, не пожелал участвовать в унизительном для своей страны праздновании поражения в войне с Россией.

По всей видимости, маршал Мэзон долгое время искренне полагал, что колонна, воздвигаемая на Дворцовой площади, будет не более чем обычным памятником покойному императору Александру, лишенным какой-либо политической окраски. Откуда французскому послу было знать, что Николай I, еще на стадии утверждения проекта Монферрана, внес свои коррективы в замысел архитектора, став, по существу, его соавтором. Об этом Мэзону сообщил сам Монферран, спешно вызванный для разъяснений в посольство Франции.

Маршал уклонился от присутствия на открытии Александровской колонны, как ему это удалось при открытии Триумфальной арки. Тогда он срочно выехал в Москву, где провел несколько дней. А на церемонии открытия колонны не присутствовал, якобы по причине недавно полученной и обострившейся травмы (Мэзон, действительно, упал с лошади, сопровождая на маневрах императора Николая, так что предлог был найден)16.

Отсутствие Мэзона, конечно, было замечено. Не то, чтобы именно это стало причиной его отставки, но в 1835 г. Франция направила в Петербург нового посла, теперь штатского — барона Проспера де Баранта.

Будучи предельно любезным с послом ненавистного ему Луи-Филиппа, Николай не упускал возможности задеть честолюбие Баранта и показать ему его отношение к режиму Июльской монархии, а заодно и продемонстрировать чувство гордости за победы, одержанные над Наполеоном. Например, такой случай представился в середине июля 1836 г., когда посол присутствовал на организованном в Кронштадте смотре 26-ти трехпалубных кораблей. Изучая список кораблей, Барант сразу обратил внимание на весьма показательную деталь: большинство судов были названы в честь побед, одержанных русскими над французами. Император, видя, как внимательно посол изучает список, подошел к нему и дружелюбно сказал: «Я думаю, Вам еще сложно бегло читать по-русски, давайте-ка, я Вам помогу». Первым в списке значился корабль с гордым названием «Березина». Николай, как бы пытаясь сгладить впечатление, поспешил успокоить посла, заметив: «В ваших эскадрах есть «Аустерлиц» и «Фридлянд»; все гордятся воспоминаниями о военной славе. Все это очень просто». «Это свойственно всем нациям, сир, — ответил Барант, — и мы также умеем чтить наши победы». Хотя колкий подтекст этого разговора был очевиден, Барант в донесении сделал все-таки вывод, что в словах императора не было «ничего ранящего»17.

При этом, формирование Николаем культа победы над Наполеоном вполне сочеталось с культом самого Наполеона, причем не во Франции, а в России. Все мы знаем об увлечении Наполеоном российской интеллектуальной элитой. К такому же выводу пришел и Барант, изучая настроения придворного общества. Он писал: «Бутики и салоны наполнились портретами Наполеона, гравюрами с изображениями его сражений, всем тем, что связано с его именем. Культ его гения находит здесь еще больше почитателей, чем во Франции. Начиная с императора и заканчивая простым офицером, о нем говорят только с восхищением. Я еще не встречал здесь литографии Людовика XVIII или Карла Х, и никто мне даже не упоминал о них. Когда я выразил удивление по этому поводу, мне ответили, что отношения между Францией и Россией были особенно тесными во времена империи; что тогда русские были приняты и обласканы в Париже, что двор Наполеона был военным, все на лошадях, тогда как Людовик XVIII начал с того, что повел себя по отношению к императору Александру в самой шокирующей манере, не выражая ему никакой признательности; что русских в Париже стали плохо принимать, они не могли установить никаких связей с прежними политиками, а благородные люди Палаты были иных нравов и принадлежали к иной эпохе»18.

К 25-летнему юбилею Бородинской битвы было приурочено открытие скульптур Кутузова и Барклая де Толли перед Казанским собором в Петербурге, а также начало строительства второго Храма Христа Спасителя в Москве.

Строительство первого храма было начато еще при Александре: 25 декабря 1812 г., когда последние наполеоновские солдаты покинули пределы России, император подписал Высочайший Манифест о построении церкви в Москве, лежавшей в то время в руинах, храма, задуманного как коллективный кенотаф воинов Русской императорской армии, погибших в войне с Наполеоном — на его стенах начертаны имена офицеров, павших в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах. 12 октября 1817 г. в пятилетнюю годовщину ухода французов из Москвы, в присутствии Александра I был заложен на Воробьевых горах первый храм по проекту Витберга. По восшествии на престол Николая I строительство пришлось остановить: по официальной версии, в связи с недостаточной надежностью почвы; по неофициальной — из-за растрат.

Торжественная закладка собора произошла в день 25-летия Бородинского сражения — в августе 1837 г. На закладке присутствовали митрополит Филарет, император Николай I, великие князья Александр Николаевич и Михаил Павлович. Строительство второго храма велось по проекту архитектора К.А. Тона и продолжалось почти 44 года, с 23 сентября 1839 г. по 26 мая 1883 г., когда храм был освящен.

В наследство от старшего брата досталось Николаю и увековечивание памяти М.И. Кутузова и М.Б. Барклая-де-Толли, скончавшихся в 1813 и 1818 гг. соответственно. Император Александр издал царский рескрипт от 23 сентября 1818 г. Однако скульпторы Императорской Академии художеств отказывались от участия в конкурсе на проект памятников, поскольку в нем было обязательное условие изобразить военачальников в современных военных мундирах, а не в туниках или античных мантиях, как было принято в те времена. Поэтому даже через полгода после открытия конкурса не было представлено ни одного эскиза памятника. Модели памятников поручили изготовить немецкому скульптору Эдуарду Лауницу, однако работа не была принята, поскольку ему не удалось создать убедительный образ русских полководцев. Уже Николай в 1829 г. во исполнение воли брата организовал конкурс на создание памятников Кутузову и Барклаю-де-Толли, в котором приняли участие вернувшиеся из Рима скульпторы Б.И. Орловский и С.И. Гальберг. Выбор пал на эскиз Орловского, и он в январе 1830 г. начал работу над памятниками.

По предложению Монферрана постамент к памятнику вначале предполагалось сделать из красного гранита и украсить бронзовыми барельефами, Орловский предполагал выполнить их из менее пышного и более дешевого северного гранита, но в итоге Николай I принял вариант архитектора В.П. Стасова. Постаменты в исполнении известного каменотеса С.К. Суханова были изготовлены из полированного гранита весной 1837 г. Монферран предложил выполнить надписи на постаментах накладными бронзовыми буквами, однако Орловский, указав на непрочность этого варианта, решил высечь буквы в камне.

Сами памятники были отлиты известным мастером В.П. Екимовым в литейной мастерской Академии художеств: в 1832 г.— скульптура Кутузова, в 1836 г. — Барклая-де-Толли, причем статую Барклая-де-Толли получилось отлить только со второго раза.

Под руководством архитектора К.А. Тона памятники были установлены на свои постаменты: 30 мая 1837 г. — фигура М. И. Кутузова, 15 июня 1837 г. — фигура М. Б. Барклая-де-Толли. Торжественная церемония открытия памятников состоялось 25 декабря 1837 г. в честь двадцать пятой годовщины победы в Отечественной войне. На церемонии присутствовали вся императорская семья и многие знаменитые особы. Через несколько дней памятникам были отданы воинские почести.

Вообще, празднование годовщин Бородинской битвы для Николая было важнейшим событием, когда можно было в очередной раз продемонстрировать мощь России, обращаясь к памяти о славных временах.

В 1839 г. во время празднования Бородинского сражения на Бородинском поле был торжественно открыт монумент-часовня (26 августа (7 сентября)), а также проведена реконструкция Бородинского сражения (29 августа (10 сентября)). На этих мероприятиях присутствовал император. Практически ни один представитель дипломатического корпуса на эти торжества допущен не был, что очень насторожило дипломатов. Очень неоднозначно был воспринят дипломатами текст приказа Николая I, произнесенного перед войсками, собравшимися на поле битвы. Какие же слова шокировали Европу? «Ребята! Перед Вами памятник, свидетельствующий о славном подвиге ваших товарищей! Здесь, на этом самом месте, за 27 лет перед сим надменный враг возмечтал победить русское войско, стоявшее за Веру, царя и Отечество! Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана разметаны кости дерзких пришельцев — и мы вошли в Париж. Теперь настало время воздать славу великому делу […]»19. Вроде бы, слова не воинственные, обращенные к славному прошлому и необходимости помнить о заслугах России. Но в условиях активизации русофобских настроений в Европе и восприятия Николая как нового Атиллы (на волне Восточного кризиса) эти слова могли восприниматься европейцами чуть ли не как угроза. Вот как описывал Барант впечатление, произведенное этим приказом: «Общество смотрит с удивлением, осуждением и печалью на поступок, который может иметь очень серьезные последствия, ибо вызовет большое раздражение во Франции. Все те члены дипломатического корпуса, которые остались в Петербурге, сожалеют об этом происшествии, которое может нарушить отношения двух держав и осложнить и без того непростое положение дел». По словам дипломата, даже Нессельроде был «… весьма смущен и опечален демонстрацией, столь мало соответствующей его политическим взглядам […] Не в моих силах было сделать вид, будто я не придаю этому приказу никакого значения. Он произвел здесь такое сильное впечатление, что, выкажи я равнодушие, это было бы равносильно занятию определенной позиции, на что я вовсе не имею указаний»20. Впрочем, бородинский инцидент не произвел радикальной перемены в отношениях между Россией и Францией, и так неважных. Спустя два года Барант был вынужден покинуть Петербург, как и граф П.П. Пален Париж. С тех пор и до конца правления Луи-Филиппа уровень дипломатического представительства между нашими странами был понижен.

Подведем итоги. Эпоха правления Николая — это время могущества России в Европе, ее величия. Это подкреплялось идеей осознания важности победы России над Наполеоном. Россия заслужила право быть великой. Несомненно, идея Победы важна для самосознания народа и его самоидентификации. Однако здесь важно суметь сохранять баланс между прошлым и настоящим, между идеями и принципами и реальной ситуацией. А реальная ситуация к началу 1850-х гг. складывалась вовсе непростая. Если в 1814 г. Александр I воспринимался как гарант стабильности, то к началу 1850-х гг. европейские лидеры сочли Николая скорее фактором нарушения стабильности Европы, нежели ее спокойствия. Если в 1815 г. император Александр I был вынужден закрыть глаза на антироссийскую конвенцию, заключенную «союзниками», понимая, что главный враг — Наполеон I, то спустя сорок лет европейским лидерам не хватило этого сдерживающего фактора в лице общего реального врага. Николай Павлович, в свою очередь, в начале Крымской войны ждал ответных шагов от своих союзников и прежде всего от Австрии — таких, какие бы предпринял сам в силу своего характера и принципов, забывая, что благодарность в политике — удел дилетантов 21. Чем все это обернулось для России и лично Николая, хорошо известно. Поражение в Крымской войне затмило многие победы и достижения, которыми было отмечено царствование Николая I. Однако и Крымская война современными исследователями не воспринимается как однозначное поражение.

1 Цит. по: Олейников Д. Николай I. М., 2002. С. 269.

2 Цит. по: Труайя А. Николай I. М., 2003. С. 16. Волна патриотизма охватила в целом российское общество, и аристократию, воспитанную французами и в традициях французской культуры: художник Орас Верне в своем письме из Петербурга от 27 марта 1843 г. отмечал, что одна знатная дама, тетка графа Виельгорского, в 1812 г. дала обет, что если французов прогонят, она будет есть в Великий пост только семь раз. «И пока держит свое обещание». Правда, Верне изумляло, «когда по четвергам, в сии дни обжорства, эта женщина съедает такие порции, которые уморили бы любого лимузенца; она могла бы проглотить и кита вместе с Ионой…». См.: Верне О. При дворе Николая I: письма из Петербурга. М., 2008.

3 Николай Первый. Молодые годы. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2008. С. 124.

4 Олейников Д. Указ. соч. С. 40.

5 Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. М., 2010. С. 37.

6 Император Николай Первый. М., 2002. С. 179.

7 Там же. С. 209.

8 Там же. С. 496.

9 Воспоминания барона Бургоэна // Отечественные записки. 1864. Т. 157. № 12. С. 843.

10 Там же.

11 Император Николай Первый. С. 496.

12 Там же. С. 497.

13 Соловьев Д. Верне О. Живописец трех императоров // Верне О. При дворе Николая I: Письма из Петербурга. М., 2008. С. 95.

14 Верне О. При дворе Николая I: Письма из Петербурга. С. 65.

15 Россия под надзором. Отчеты III отделения 1827-1869. Сост. М.В. Сидорова, Е.И. Щербакова. М., 2006. С. 123.

16 Подробно об истории с маршалом Мэзоном см.: Черкасов П.П. Шпионские и иные истории из архивов России и Франции. М.. 2015.

17 Barante P. de. Souvenirs du Baron de Barante. 1782-1866. T. 1-8. Р., 1890-1901. T. 5. P. 364, 437-439.

18 Barante P. de. Souvenirs. T. 5. P. 286-287.

19 Император Николай Первый. С. 235.

20 Цит. по: Мильчина В.А., Осповат А.Л. Комментарии к книге Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». СПб., 2008. С. 944.

21 Выскочков Л.В. Николай I (фрагмент) // Николай I: pro et contra, антология. СПб., 2011. С. 737—738. {jcomments on}