ТРЕТИЙ

ТРЕТИЙ

   Есть что-то завораживающе таинственное в непрерывно текущей речной воде: прозрачность, постоянство в движении, тихое, едва уловимое журчание.  Над водой, сверкая на солнце прозрачными крылышками, носятся разноцветные стрекозы,  лёгкий пух летит с деревьев. Всмотревшись в воду, можно увидеть дно, песок, мелкие камушки. Колышутся, устремляясь за течением, длинные косы водорослей. На эти живые, зелённые волосы хочется смотреть, не отрываясь, долго. Что-то знакомое видится в них, вспоминаются картины, когда-то виденные, врезавшиеся в память. Ах, да: нечто  подобное  было в начальных кадрах фильма «Солярис».

            Река кажется символом быстро текущего времени. Она формируется далеко из маленьких, затерянных где-то ручейков, мгновенно проходит мимо стоящего на берегу человека  и устремляется вдаль к морю, океану: прошлое… настоящее… будущее... Солнце дарит ей свои горячие лучи, медленно поднимается невидимый пар, превращается в облака, они собираются в тяжёлые, тёмные тучи и проливаются обильным дождём, быть может, в тех же местах, откуда начала свой путь река. И та же вода вновь потечёт по тому же руслу,  вливаясь тонкими струйками в общий поток. Так возможно не правы те, кто утверждает, что «нельзя дважды войти в одну и ту же реку?». Из глубины сознания встаёт вечный, неразрешимый вопрос: что есть жизнь, в пространстве, во времени?  Имеет ли начало и неизбежный конец, или она – вечный круговорот, и мы, подобно речной воде, уходим с тем, чтобы вновь вернуться в русло жизни? Вот и слово придумали – реинкарнация: человек возвращается в мир, не помня, ничего не зная о своей прошлой жизни. Но ведь были, возможно, и сейчас есть, иные люди, избранные. Они помнят прошлое, могут рассказать о том, что было сотни лет тому назад, и кажется, что живут они вечно. Легенды, вымысел, сказки? В памяти всплывает знакомое имя ‑ Сен-Жермен.

            Быть может, только благодаря Пушкину,  мы знаем сейчас это, когда-то столь популярное имя. Пушкин упоминает его в « Пиковой даме», а вслед за ним, Модест Ильич Чайковский, брат великого композитора, Петра Ильича, написавший либретто для одноименной оперы, вложил в уста одного из персонажей,  Томского, балладу – рассказ о парижской встрече русской графини и Сен-Жермена. Вспоминается издавна знакомая музыка, поющие голоса, оперная сцена. Летний сад, баллада Томского, «Тройка- Семёрка- Туз», безумный крик Германа у тела умершей старухи, заупокойный хорал… и на этот фон крупным планом, как в кино, наплывает фигура Сен-Жермена.

            Что известно о нём? О, не мало!  Он появился в Париже впервые в 1743-м году. Его привёз с собой из Германии маршал Франции де Бель-Иль, принимавший участие в заседании сейма во Франкфурте, на котором Карл VII был избран императором «Священной Римской империи германской нации» (1742г.) Бель-Иль ввёл Сен-Жермена в круг парижской аристократии. Вскоре он  стал притягивать к себе взгляды высшей знати и сумел очаровать  самого короля Людовика XV. Король даже предоставил ему апартаменты в своём роскошном замке Шамбор, а вечера граф проводил в Версале в обществе Его Величества и м-м де Пампадур. Это никого не удивляло: Сен-Жермен был человеком необыкновенным и обладал многими достоинствами и талантами. Он был умён, образован, владел иностранными языками, изъездил множество стран, включая Индию, великолепно знал историю, занимался химией, был великолепным рассказчиком. Его игра на клавесине, скрипке, флейте и других инструментах вызывала восхищение таких прославленных композиторов, как Филидор[1] и Рамо[2], а поразительные краски его картин удивляли даже знаменитых художников – Латура[3] и  др. Великосветские парижские дамы были без ума от него и оставили свои воспоминания  в подробных мемуарах, написанием которых увлекались в то время.  

            М-м  д'Адемар[4]так описала графа: «Он с первого взгляда поражал горделивым, одухотворённым, проницательным лицом. Его фигура была стройной и элегантной, руки  изящными, ступни небольшими, обтягивающие шёлковые лосины подчёркивали красоту ног; вообще облегающая одежда позволяла судить о совершенных формах тела графа. -Когда он улыбался, были видны лучшие зубы в мире. Чудесная ямочка украшала подбородок, волосы Сен-Жермена были чёрными, а глаза мягкими и проницательными. О! Какие глаза! Я никогда не видела  подобных».

            А вот слова знаменитого в то время писателя Гримма:  «Граф де Сен-Жермен казался разносторонним человеком. Он отличался природным красноречием, которое всегда покоряет. Он гораздо лучше многих разбирался в химии и истории. Сен-Жермен мог с лёгкостью сослаться в разговоре на важные эпизоды древней истории и рассказывал о них так, как будто говорил о недавних событиях, описывая с необыкновенной живостью мельчайшие детали».

            Он был богат, изысканные, но простые туалеты постоянно менял, а камни, украшавшие их, сводили с ума окружающих, т.к. были такой чистоты и таких размеров, что казалось, они вынуты из королевской короны. Откуда появилось огромное состояние графа, каково его происхождение, национальность, возраст – никто не знал, и это рождало слухи, домыслы, легенды. Например, говорили, что графу Сен-Жермену – 100 лет, а может быть и более, что он владеет секретом изготовления эликсира молодости и здоровья, что благодаря магнетизму может проникать в самые сокровенные мысли людей, что умеет заговаривать птиц  и змей и, по-видимому, имеет такую же власть над людьми. Рассказывали также, как однажды, придя вечером к м-м де Марше, Сен-Жермен сел к роялю и исполнил отрывок из марша. Ему бурно аплодировали, а затем спросили:

‑ Кто же автор произведения?

‑ Я не знаю, ‑ отвечал  граф, ‑ я слыхал этот марш, когда Александр Македонский входил в Вавилон.

О чём только не говорили в парижских салонах! Одни недоумевали, другие всему беспрекословно верили, третьи называли графа авантюристом и шпионом. Однако любая попытка уличить «обманщика» кончалась позорным провалом для правдоискателя.                      

Бесконечные анфилады залов Версальского дворца сверкают от тысяч зажженных свечей. Они отражаются в зеркалах, освещают великолепные картины, росписи, лепнину, позолоту. На небольшом возвышении сидят музыканты в красных камзолах, белых париках. Менуэты, гавоты… Дамы в широких кринолинах танцуют, чинно приседая в реверансах. Мужчины, некоторые с лентами ордена Святого Духа, красуются перед ними в своих напудренных париках. М-м де Помпадур, обольстительная, наипрекраснейшая из женщин, царствует здесь. Она великолепно говорит, поёт, играет на клавесине. В отдалённых комнатах, куда звуки музыки и голоса гостей доносятся лишь как приглушённый шум, карточная игра. Напряжённые лица, звон тяжёлых монет, подчас – лёгкий вздох.

            Среди игроков – юная, прелестная дама. Её хорошо знают здесь: это богатая русская графиня. Ни музыка, ни танцы, ни лёгкий, кружащий голову флирт – ничто не может отвлечь её от игры. Как хороша она! Здесь, в Париже, её называют Московской Венерой. Прелестное лицо кажется созданным лишь для того, чтобы лучшие в мире художники рисовали его, огромные глаза чуть прикрыты веками – она не отрываясь, сосредоточено следит за тем, что происходит за столом. Не трудно угадать – стан её гибок, лёгок, движения грациозны. Ей бы быть там, с танцующими, веселиться, ловить на себе влюблённые взгляды. Зачем она здесь, среди картёжников, игроков?

            Говорят, её дед – сам Пётр Великий, некогда пожаловавший  своим вниманием её бабку. Отец – дипломат, посол России при главных европейских дворах. В юности она жила в Берлине, Лондоне, Париже. Английский принц, ставший затем королём, был влюблён в неё. Австрийская императрица, Мария Терезия, покровительствовала ей. Повелительница Австрии была страстной картёжницей, она-то и пристрастила  русскую аристократку к картам. Вернувшись в Россию, юная красавица вышла замуж, принеся мужу в приданое большое состояние и получив взамен громкое имя. Оба  остались этим вполне довольны. Теперь она вновь в Париже, и за ломберным столом её партнёрами нередко становятся уже дочь Марии Терезии – Мария Антуанетта, министры, а то и сам Вольтер или Дидро.

            Какой-то луч, подобно игле пронзает её. Она отрывает взгляд от зелёного поля стола. У двери, прислонившись к косяку, стоит он, этот удивительный человек с пламенным взглядом тёмных глаз – Сен-Жермен, не отрываясь смотрит на неё.  Ставка, другая… Выигрыш, огромный выигрыш! Она устремляет взгляд к двери: его нет. В Версале граф то появляется, то надолго исчезает. Когда он здесь, то неизменно следит за игрой, кажется, одним взглядом распоряжается картами, и она выигрывает. Каждый раз, оказавшись за карточным столом, она ждёт его. И вот он вновь здесь, стоит у двери, тот же пронзительный, дерзкий взгляд. Но что это? Проигрыш!!! Сейчас она отыграется…Вновь проигрыш!  Всё с большим азартом она жаждет реванша. Деньги, драгоценности…Она должна, должна отыграться. На кон брошено состояние. Всё, всё проиграно. Она едва приходит в себя, как после страшного опьянения.  Душно, нечем дышать, бешено бьётся сердце. Она идёт в отдалённый зал, подходит к окну, чуть приоткрывает его. «О, Боже!»‑ в отчаянии,  едва слышно шепчет она. Чьи-то лёгкие шаги. Она не в силах обернуться. Он подходит сзади, берёт за руку, прикасается горячими губами к её ледяной руке.

«Графиня, ценой одного рандеву, хотите, пожалуй, я вам назову – три карты…»  Три карты, три карты – доносится, как эхо, из разных концов зала.

Графиня вспылила: « Как смеете Вы?» Но граф был не трус…

(Это ‑ слова из баллады Томского. Как точно уловили оба брата речевую и музыкальную интонацию этого таинственного ночного разговора!)

Через день графиня вновь сидела за карточным столом и, «поставив три карты одну за другой, вернула своё, но какою ценой!» ‑ продолжил свой рассказ Томский.

Единственное рандеву с Сен-Жерменом всколыхнуло всю жизнь красавицы. Она уже была женой и матерью, однако, лишь теперь впервые ощутила истинный порыв страсти, всёпоглощающий трепет, пронзительный восторг, которых не знала до сих пор и которых не забудет уже никогда.

Она вернулась в Россию, зная, что граф не только назвал ей карты, которые помогли отыграть состояние, но и наделил даром предвидения, сделал «посвящённой». Её стали опасаться, монархи предпочитали не ссориться с ней и даже, подчас, обращались с просьбами. К ней ездили на поклоны, возили молодых девушек перед совершеннолетием и юношей, произведённых в первый офицерский чин. Она восседала в своём кресле, как на троне, покровительственно улыбалась и кивала головой.

Шли годы. Графиня старела, лицо её покрыли морщины, волосы поседели, стали редкими, и вскоре белоснежный, пышный парик она уже надевала почти на лысую голову. Тело стало старчески дряблым, ноги подгибались и единственный орган, который не хотел стареть, было её пылкое сердце, не забывшее случайного рандеву и жаждущее новой встречи. Она произойдёт.  Однажды это было сказано ей. Она помнила, как «Раз мужу те карты  она назвала, другой раз ‑  их юный красавец узнал, но в эту же ночь, как осталась одна, к ней призрак явился и грозно сказал:  «Получишь смертельный удар ты от третьего, кто пылко страстно любя, придёт, чтобы силой узнать от тебя – три карты…»

С тех пор с надеждой и страхом она ждёт его, жаждет новой встречи и более всего боится её: ведь он принесёт ей смерть, а ей ещё так хочется  пожить... Графиня впервые увидала его у подъезда своего дома. Нет, чертами лица он не был похож на Сен-Жермена, но тот же, единственный в мире взгляд, вновь пронзил её. Она узнала его глаза. Потом они встретились в Летнем саду, и его даже представили ей. Какой страх, холодный, парализующий страх испытала она тогда! Этот страх волнами исходил от неё, захватывая всех, кто был рядом. «Мне страшно, он опять передо мной таинственный и страшный незнакомец», ‑ (гениальный квинт Чайковского не имеет равных. Никогда ещё в музыке чувство страха не было выражено столь материально  ощутимо!)

И он пришёл, ночью, в её спальню. Теперь не только глаза, но и весь его облик казался графине воплощением Сен-Жермена. Что надо ему? Три карты? Он хочет отнять подаренный ей когда-то дар? Страстная мольба, заклинание, угроза, но она не слышит его слов, не в силах сама произнести ни звука, повелительным жестом указывает на дверь. Он достаёт пистолет… Страх тисками сжимает сердце: «Получишь смертельный удар ты…». Она не может вздохнуть, всё темнеет. В это последнее мгновение она видит себя там, в Версале, у приотворённого окна… «Графиня, ценой одного рандеву, ‑ шепчет он. О граф,  ведь я любила вас всю жизнь!..»

«Она мертва! – с ужасом выкрикивает Герман, ‑ мертва, а тайны не узнал я!» Отчаяние… Безумие…

А потом она пришла к нему. Посмеяться? Отомстить за роковую ошибку, за то, что приняла простого офицеришку за Сен-Жнрмена, за то, что проиграла? Но теперь она должна отыграться, и ставкой в игре будет сама жизнь. В стройный числовой код -  тройка, семёрка, единица (туз), ‑ она подбросит даму пик, разрушит установленную систему чисел и  принесёт смерть. Ведь недаром в своём последнем монологе он так упорно утверждал: « ЖИЗНЬ – ИГРА».

Скорбный, погребальный хорал взывает к прощению и сопровождает отлетающую душу Германа. Чайковский ставит последнюю тактовую черту и горько рыдает, как рыдают над усопшим близкие и любящие люди.

Ночная река спокойна, зеркальна. Её тёмная поверхность кажется неподвижной, хотя всё так же неизменно текут её воды. Звёзды ночного неба отражаются в них, но вода не может унести их за собой. Она, как и время, не властна над ними, не властна над Великими. Они бессмертны. Бессмертные  освещают  в ночи путь человечеству.                                                                                                                                                                                                                                                                                       

1