ЖЁЛТЫЕ РОЗЫ

            Наталье исполнилось 15 лет, когда в её жизни произошли два знаменательных события: она впервые влюбилась и впервые услышала музыку Малера. И произошло это одновременно.

В тот, пятнадцатый день рождения, она проснулась рано, но весеннее солнце уже успело взойти, и лучи его настойчиво пробивались сквозь щель в зашторенном окне, бросая на пол узенькую полоску света, которая напоминала Наталье дирижёрскую палочку. Она вскочила, раздвинула шторы, и солнце ринулось в её небольшую девичью комнатку, наполнив всю её каким-то радостным сиянием. В одной рубашке она ворвалась на кухню и бросилась на шею стоявшей у плиты матери.

- Поздравляй, поздравляй скорее! Мне 15 лет! - И она закружила, сжав в объятиях, улыбающуюся, светловолосую женщину. - Где, где мой подарок?  

- Как всегда, у тебя в комнате, поищи хорошенько, - спокойно ответила мать.

Наталья бросилась обратно, открыла ящики письменного стола, обвела взглядом книжные полки, заглянула под подушку,  матрац, даже под кроватью пошарила, приподняла крышку пианино. «Ах, наконец!» Между струн лежал большой, но тонкий пакет так хорошо там уместившийся. Стремительно разорвала бумагу. В её руках оказался  великолепный альбом - «Путешествие по Вене», а внутри лежали ещё два билета на филармонический концерт, который должен был состояться через неделю.

- Я  поеду в Вену, я непременно поеду в Вену! - радостно запела она во весь голос на какой-то только ей известный мотив и вновь, схватив в объятия мать, закружилась с ней по комнате.  

Мама Натальи, учительница музыки, с детства брала с собой дочь на концерты в консерваторию, филармонию, старалась привить  ей любовь к музыке, воспитать хороший вкус, пробудить интерес ко всему возвышенному и прекрасному. С детства Наталья успешно занималась музыкой и мечтала о карьере концертирующей пианистки. В своих грёзах она нередко видела себя взрослой, в красивом, длинном, с глубоким вырезом платье, дорогих украшениях. Она идёт по сцене сквозь строй оркестрантов, за ней, в чёрном фраке – дирижёр. Она подходит к раскрытому роялю – аплодисменты, поклоны, беглый взгляд на дирижёра, кивок головы: готова, и погружение в пучину звуков… Она верила, так когда-нибудь и будет.

Предстоящий концерт обещал быть великолепным: гастроль известного, прославленного дирижёра со своим оркестром и исполнение произведений Малера.

- Ты не знаешь ещё музыки этого композитора, а она прекрасна, немного сложна, но надеюсь, ты доросла уже, чтобы воспринять её, и я радуюсь возможности приобщить и тебя к творчеству поистине великого Мастера, - говорила Ольга Петровна, Натальина мама.

 Однако всё сложилось тогда совсем по-иному. Накануне концерта, возвращаясь с работы, Ольга Петровна попала под сильный, невесть откуда взявшийся дождь. Зонтика не было, промокла, к тому же сразу похолодало. Были предприняты все меры, но избежать простуды  не удалось, и на другой день, после обеда, поднялась  температура и о том, что бы идти в концерт, не могло быть и речи. Наталья пошла одна. «Вот осчастливлю кого-то лишним билетиком»,  с грустью думала она. Завернув за угол и выйдя на Площадь Искусств, чуть не столкнулась с долговязым,  вихрастым юношей.

- У вас, конечно, я знаю, есть лишний билетик, для меня, не правда ли?

- Вы угадали, - рассмеялась Наталья.

- Не угадал, я знал, вы только показались, а я уже знал, что мой билетик именно у вас. Ведь я… я ясновидящий, - он заразительно смеялся. Наталья отдала билет, получила положенные деньги, а юноша тут же, подхватив под руку, заторопил её.

- Идёмте, идёмте, ведь нам по пути.

Они пошли вместе, сидели рядом, и пока не начался концерт, разговор лился как-то легко, сам собой, и вскоре Наталья уже знала, что зовут его Алексей, Лёша, что в Петербурге он всего несколько дней и вскоре уезжает домой в Новосибирск, где окончил второй курс консерватории по классу скрипки.

Как-то всё сразу стихло, вышел дирижёр, зал взорвался аплодисментами. Музыка 5-ой симфонии Малера трагическая, поначалу траурная, постепенно просветлялась. Наталья старалась вслушаться в неё, но никак не могла сосредоточиться: от сидящего рядом молодого человека исходили какие-то тревожные и вместе с тем приятные токи. Симфония длинная, пять частей. После скерцо он наклонился к её уху и тихо прошептал:

- Сейчас будет адажиетто, это прекраснейшая музыка в мире, послушай её очень внимательно.

Тихое, медленное звучание скрипок, казалось, неслось издалека. Музыка окутала её своей завораживающей нежностью, в которой слышались то светлая радость, то томительная грусть. Его рука легла на её руку. Она не отняла её. Странное, неведомое ей ощущение лёгкой волной разлилось по телу. Это ощущение неразрывно слилось с музыкой, и сама она, казалось, превратилась в непрерывный поток звуков. Чувство реальности ушло, растворилось, и душа, отделившись от тела, парила где-то в вышине. Такого с ней ещё не было никогда.

Начался финал. Он отнял руку, и Наталья как будто очнулась от небывало прекрасного сна.

Он провожал её домой, шли пешком, хотя и было не близко. Сумерки белых ночей смягчали краски и звуки. Он говорил тихо, куда девался его озорной смех.

- Ты впервые слушала музыку Малера, не буду ни о чём спрашивать, я наблюдал за тобой. Ты молодец, умеешь слушать, не каждому дано.

- Да, впервые, но почему-то музыка адажиетто показалась мне знакомой?

- Конечно, ведь её часто играют отдельно от симфонии, даже балет на неё поставили. Впрочем… ты видела фильм «Смерть в Венеции»?[2]

- Когда-то его показывали по телевизору, мама восхищалась, а мне было скучно, я была тогда ещё в 5-м или в 6-м классе.

- Вот, вот,  фильм прошёл мимо тебя, маленькой ещё была, а музыка осталась в твоей памяти. Там ведь всё время звучит именно эта часть симфонии.

- Это действительно прекраснейшая, необыкновенная музыка, - мечтательно произнесла Наталья, - и ей не нужны ни слова, ни танец.

- Знаешь, Малер написал эту симфонию в год своей женитьбы. Он женился на первой красавице Вены. И имя у неё красивое: Альма[3]. К тому же она была умна, образована, талантлива и на 19 лет моложе его. Я видел её портреты, на них она прекрасна. Все влюблялись в неё: поэты, музыканты, живописцы. Ей  посвящали стихи, художники рисовали её, выдающиеся, даже гениальные люди были в числе её поклонников или друзей.  Мне кажется, что адажиетто -это любовная песнь Малера, посвящённая Альме. Я слышу в ней ожидание любви, томление, грусть, радость - всё, что он переживал тогда.

- Ты  очень любишь музыку Малера?

- Я восхищаюсь и его музыкой, и им, как человеком и музыкантом. Я прочёл всё, что мог достать о нём. Чего стоят только его письма к ней, к Альме - невесте, а потом- жене. Он любил её, как только может любить великий человек, хотя  нередко и мучил. Уж, наверно, такова любовь гениев. Она была очень музыкальна: прекрасно играла на фортепиано, сочиняла песни,  сонаты и брала уроки у знаменитого в то время композитора Александра Цимлинского, у которого, кстати, тогда же учился и Шёнберг[4] - этот возмутитель музыкального спокойствия в мире. Так вот, они с Малером были уже помолвлены, когда он заявил, что двух композиторов в одной семье   быть  не должно,  и потребовал, что бы Альма прекратила свои занятия композицией. Теперь она должна жить, считал он, только его музыкой.

- Так он эгоист, деспот, - воскликнула девушка.

- Нет, нет, - он только гений! И Альма приняла это. Я читал её воспоминания, где она пишет, как страдала без своей музыки, но вскоре поняла, что её миссия, как она написала, «убирать камни на пути гения».

Они подошли к её дому.

- Я уезжаю через два дня, - сказал Лёша, - давай ещё встретимся, погуляем, ты покажешь мне свои любимые места в этом прекрасном городе, ты ведь, наверно, его хорошо знаешь?

Они встретились ещё и ещё раз, ходили по вечернему, осветлённому белыми ночами Петербургу, любовались его красотами, и Алексей вновь говорил о Малере.

- Ведь он бывал здесь, приезжал на гастроли, однажды вскоре после женитьбы. Это было их свадебным путешествием. Он выступал только как дирижёр и в тот приезд, среди прочих произведений, дирижировал «Манфредом» Чайковского. Он вообще любил этого композитора и даже ставил в Гамбурге «Евгения Онегина» и в  Нью-Йорке - «Пиковую даму». Возможно, скоро я смогу поехать в Вену. Знаешь, что я сделаю, прежде всего? Понесу на его могилу жёлтые розы.

- Почему именно жёлтые розы?

- Не знаю, я вижу его музыку в жёлтом цвете.

- У тебя цветной слух?

-Нет, нет, что ты? Это удел гениев. Должно быть, это только плод моей фантазии, но мне так хотелось бы, что бы он, как и я, любил жёлтые розы. Они стали для меня, почти что, символом его музыки. 

Последний вечер они провели как добрые старые друзья, и он доверил ей то, что считал в этот период для себя наиболее важным: сейчас они с отцом были в Германии, его слушал знаменитый Брон - лучший педагог по скрипке и согласился с ним заниматься. Величайшая удача! С этой осени он начнёт занятия.

- Я напишу тебе, - и он протянул небольшой блокнот, куда Наталья записала свой адрес и телефон.

А поздно вечером они сидели на скамье в одном из небольших, уютных скверов, и Наталья ощутила всю сладость первых в её жизни поцелуев.

Он не написал. Лёгкая горечь обиды постепенно прошла, но музыка Малера с тех пор прочно вошла в её жизнь. Понемногу она приобретала компакт диски с записями симфоний и песенных циклов Малера и постоянно слушала их. А когда через несколько лет поступила в консерваторию, то уже всерьёз взялась изучать музыку Малера, которая  неизменно увлекала её. Хотелось побольше узнать о нём, поглубже вникнуть в суть его произведений.

Она читала книги и статьи о Малере, и постепенно в её сознании вырисовывался образ этого поистине выдающегося художника. Он представлялся ей подлинным рыцарем музыки, не знающим компромиссов в преданном и верном служении своему искусству. Он работал исступлённо, с азартом, нередко по 16 часов в сутки, хотя это и становилось для него актом самосожжения. В грандиозные симфонии он вкладывал свои чувства и мысли, философские представления о мире, восторженное отношение к природе, которая была для него неизменной спутницей и собеседницей. Кто ещё рассказал в звуках о её великих тайнах, кто поведал миру:

«О чём говорят цветы в полях».

«О чём говорят звери в лесу».

«О чём говорит ночь».

«О чём говорят колокола поутру».

«О чём говорит любовь».

(Так назвал он части своей 3-ей симфонии.)

Он любил людей и вложил в музыку своё сочувственно-сострадательное отношение к ним. Зачитываясь романами Достоевского, Малер, подобно ему, считал, что не может быть счастлив, если где-нибудь ещё страдает другое существо. Свои симфонии он превращал в проповеди, его проповеди вели к Богу. Он прошёл нелёгкий путь от провинциального мальчика из мелкобуржуазной, многодетной, еврейской семьи до директора и дирижёра Венской оперы, одной из лучших в мире, и прославленного композитора. Он стоял за дирижёрским пультом в оперных театрах Лейпцига, Будапешта, Гамбурга, а под конец жизни и нью-йоркской Метрополитен. В Гамбурге поставил «Евгения Онегина», и Чайковский, приехавший на эту постановку, в одном из писем родным назвал дирижёра гениальным. Он дирижировал оркестром, когда в 1910-м году Рахманинов исполнял в Нью-Йорке свои 2-ой и 3-ий фортепианные концерты. «Он довёл аккомпанемент в концертах до совершенства», - говорил великий композитор. Шостакович, один из самых пылких его поклонников, считал, что Малер «проник в самые сокровенные тайники человеческого сознания», а Шёнберг на его похороны прислал венок с надписью: «Святому Густаву Малеру». Его жизнь была недолгой, он умер в 1911-ом году в возрасте 51-го года.

Одним из наиболее любимых Натальей произведений композитора стал вокальный цикл «Песни странствующего подмастерья», и вскоре она занялась самостоятельным переложением его для фортепиано. Ведь многие исполнители делали всевозможные транскрипции полюбившихся вокальных или оркестровых сочинений для своего инструмента. Примеров не- мало, вот и она сделает нечто подобное. Она чувствовала, как от шубертовского мельника, от его трогательных lied[5] протянулись тонкие нити к дивным песням Малера. Но как изменился, усложнился мир чувств его подмастерья! Печаль глубже, отчаяние острее, напряжённее, и всё в четырёх песнях на слова самого композитора:

«Она» выходит замуж за другого, и доносящиеся издалека звуки свадебного веселья рождают в сердце юноши беспредельную печаль, тихую грусть, слёзы одиночества. Где утешенье, где радости жизни? Но вот в свои объятия его принимает утренний лес. Чёткий, чеканный шаг, первые лучи восходящего солнца, повисшие на траве капельки росы, подбадривающий голос зяблика - всё говорит: ты молод и жизнь прекрасна. Но нет, нет, счастья нет! Драматизм третьей песни подобен вихрю, уносящему все надежды. Покоя нет, в сердце ранящий, острый, как пламя, кинжал и всюду - она: голубые небеса - её глаза, спелая рожь в полях - пряди её волос, в воздухе - её смех. Забвенья нет! И последний, отчаянный крик: «Отрадней было б в гробу мне лежать, там лишь покой мой вернётся». Под звуки траурного марша бредёт странник. Липа (о, эта шубертовская липа!) склоняет над ним свои ветви, роняет на грудь цветы, провожая в путь вечного скитальца.         

Долго билась Наталья, чтоб и партию голоса, и сделанное Малером оркестровое сопровождение вместить в звучание одного фортепиано. Она показала свою работу педагогу и с его одобрения успешно сыграла весь цикл на экзамене. А в начале лета уехала в Вену. Это был подарок мамы к её двадцатилетию. О такой поездке она мечтала не один год, упорно изучала немецкий язык, овладев им настолько, что даже иногда подрабатывала переводчицей, когда приезжали студенческие группы  из Германии или Австрии. В Вене её ждал ещё один подарок, но это уже был, как поняла позднее Наталья, подарок самой судьбы. То, что произошло там, связалось с событиями пятилетней давности. Ведь верно говорят, что ничего случайного не бывает, и та, давняя, неожиданная встреча и нынешняя, венская, выстроились в единую, стройную систему.

Летняя Вена была обворожительно прекрасна. Что-то неправдоподобное виделось Наталье в том, что она в городе, куда давно стремилась, где когда-то  жили её кумиры. Они  ходили по этим же улицам, дышали этим же воздухом, творили, радовались жизни, влюблялись, страдали, умирали. Здесь создавались истинные шедевры,  и в едином, причудливом танце сплетались все искусства. Многое было настолько знакомо,  что казалось, она жила  здесь в какой-то иной, прошлой жизни. Наталья не хотела терять ощущение своей причастности к этому городу, хотя в глубине души и понимала, что всё кажется  знакомым лишь потому, что она узнаёт ожившие страницы своего любимого альбома.

Поездка в составе туристической группы была рассчитана на недельное пребывание в Вене. Увлекательные экскурсии по городу с его великолепными архитектурными ансамблями, дворцами, памятниками, парками; посещение музеев, знаменитых соборов, оперного театра, в фойе которого высился бюст Малера работы Родена; картинной галереи Бельведер, где Наталья подолгу стояла перед очаровавшими её картинами Густава Климта,[6] так напоминавшими ей музыку Малера, и многое другое - всё это входило в программу и заполняло  время, но предпоследний день был свободным, и каждый волен был провести его по своему усмотрению. Наталья знала, в этот день она посетит могилу Малера.

Хорошо расспросив накануне гида, она с утра, после завтрака, отправилась в расположенный неподалёку цветочный магазин. Каких цветов здесь только не было! И, главное - розы, всех цветов и размеров. Она выбрала четыре красивые, на длинных стеблях жёлтые розы и нашла, как объяснил гид, остановку трамвая N37, чтобы ехать в Гринцинг, где на старом кладбище и находится могила Малера. Когда-то Гринцинг был небольшой, утопающий в зелени городок на севере от Вены, вокруг него - маленькие деревеньки, виноградники, леса. Теперь всё это вошло в черту города, но свой провинциальный дух не утратило: уютные, похожие на игрушечные домики, множество таверн, ресторанчиков, винных погребков и лавок. Встречаются и роскошные виллы - маленькие архитектурные шедевры. Улицы не- широкие, пешеходов, транспорта немного. Дорога к старинному кладбищу вела в гору, оно находилось на возвышении, откуда открывался великолепный вид на город, а с другой стороны на Дунай. Встретившийся у входа кладбищенский сторож долго и путано объяснял Наталье, как найти могилу Малера, но она поняла лишь, что это будет не просто и вряд ли разберётся без посторонней помощи. Впереди шла стройная, белокурая, с короткой стрижкой немолодая женщина. Наталья ускорила шаг и вскоре поравнялась с ней.

- Простите, - обратилась она к незнакомке по-немецки,-  быть может, вы знаете,  как пройти к могиле Малера?

Женщина остановилась, внимательно осмотрев Наталью.

-Композитора Малера? Фамилия распространённая, есть и другие. Наталье послышался в её голосе упрёк.

- Да, да, композитора Густава Малера.

- Какие красивые цветы, - сказала женщина.

- Я хочу положить их на его могилу.

- Пойдёмте, нам по пути.

Они пошли вместе.

- Вы из России?

- Из Петербурга, как вы  догадались?

- У вас акцент, как у многих русских. Он мне хорошо знаком, я знала  русских. Вы, наверно, музыкант, кто ж ещё будет нести цветы на могилу композитора?

- Я занимаюсь в Петербургской Консерватории.

- И любите музыку Малера?

- Очень! В этом году я сделала фортепианную транскрипцию его «Песен странствующего подмастерья» и даже играла её на экзамене. ( «Зачем я это говорю, - пробежала мысль,-  как будто хвастаюсь»).

Они продолжали говорить, и голос незнакомки поначалу, как показалось Наталье, сухой и строгий, стал понемногу смягчаться.

- Вот мы и пришли, - сказала она.

Среди множества красивых, даже роскошных памятников, надгробие Малера казалось строгим и скромным: светлая прямая стела с высеченными вверху всего двумя словами - «Густав Малер».

- Как ваше имя, шли сюда вместе и даже не познакомились?

- Наталья, Наташа.

- Фрау Марина, -она протянула ей руку, - рада нашему знакомству.

- У вас русское имя.

- Мой отец был выходцем из России.

Она открыла сумку, достала бутылку с водой и вылила её в небольшую, тёмного камня вазу, стоящую у подножия памятника.

- Поставьте сюда цветы, они прекрасны, но почему жёлтые розы, это замысел или случайность?

- Замысел, - смущённо сказала Наталья, - когда-то один мой знакомый, страстный поклонник Малера, уверял, что видит его музыку в жёлтом цвете и что жёлтые розы любимые цветы композитора. Правда, потом признался, что всё это лишь его фантазия.

- Любопытно, хотя не думаю, что это так. Больше всего Малер любил полевые или лесные цветы. Он вообще любил первозданность в природе. Но эти розы прелестны, ему, конечно, понравились бы.

Цветы, принесённые Мариной, были сложены в небольшие букетики, и она разложила их в нескольких местах.

- Тут ещё есть захоронения? - поинтересовалась Наталья.

- Сюда была перенесена могила его старшей дочери, она умерла, когда ей было всего четыре года. Малер обожал её и эта смерть подорвала его и без того больное сердце и привела к преждевременному концу. А вот это могила его жены…

- Альмы, я читала о ней, видела её портреты. Она была необыкновенно красивой женщиной.

- Да, о ней сейчас много пишут.

- Но здесь ещё одно захоронение, на которое вы положили цветы?

- Здесь дочь Альмы от второго брака - Манон. Девочка была прелестна, но умерла в 18 лет.

 - Как ужасно, мать похоронила двоих…

- Троих, - перебила Марина, - у неё ещё был сын, он умер годовалым.

 - Как страшно, - прошептала Наташа.

Ей казалось, что она стоит у могил хорошо знакомых и близких ей людей, и чувство глубокого сострадания заполняло всё больше и больше её душу. Невольная, незамеченная слеза скатилась по щеке. Марина положила ей руку на плечо.

- Он глубоко верил, что земная жизнь не конечна, что смерти нет.

- О, да, я знаю, - встрепенулась Наталья, - я почувствовала это, когда слушала его Вторую симфонию и, мне кажется, поверила ему.

- Поверили? - недоверчиво спросила Марина. Наталья ответила не сразу.

- Не знаю… Но тогда, когда слушала эту чудесную песню в 4-ой части «Первозданный свет», словам и музыке не поверить было невозможно, - и она произнесла тихо, выразительно:

Я Божья тварь и я к Богу стремлюсь,

Мне свет во тьме пошлёт он бесконечный,

Чтоб озарить мне путь к блаженству жизни вечной[7].

- И потом эта беспредельная радость, когда хор поёт в финале: «Умру, чтоб жить!» и «Ты воскреснешь!» - Такого выражения радости я не знаю более нигде, - и, наклонившись к уху Марины, тихо, как бы стесняясь собственных слов, прошептала: - даже в Девятой Бетховена. 

Они ещё долго стояли в этом печальном месте, погружённые каждый в свои думы.

«Кто она, - думала Наталья, - всё знает, ходит сюда, носит цветы?» -но спросить не решалась.

- Пойдёмте, я покажу вам ещё один памятник.

Они пошли к выходу другой дорогой, и вскоре Марина остановилась у большого, красивого памятника.

- Пауль Витгенштейн,- прочла Наталья, - должно быть это тот однорукий пианист, который потерял правую руку во время Первой Мировой войны и потом заказывал известным композиторам произведения для одной левой. Для него написали фортепианные концерты Равель и Прокофьев.

 - Всё так.

 - Жаль, что не осталось цветов положить и ему. Вы всё знаете, наверно, часто бываете здесь? - осмелилась спросить Наталья.

 - Не часто, скорее наоборот. Я живу не здесь, мой дом в Италии. В Вене -  ненадолго, по личным делам.

Они покинули кладбище. «Кто же она?» -недоумевала Наталья.

- А теперь, если хотите, я покажу вам домик, в котором в 1802-м году жил Бетховен и где он написал своё знаменитое завещание?

 - Так ведь это было в Гейлигенштадте, завещание  даже называют Гейлигенштадтским[8].

- Так называлась маленькая деревенька, сейчас всё слилось, и от Гейлигенштадта осталось лишь название станции метро. Бетховен жил здесь и в следующее лето, только в другом доме, где и писал свою Третью симфонию. Там сейчас небольшой мемориальный музей.

Они ходили по улицам тихого городка, стояли у дома Бетховена, зашли в музей, с его недорогой мебелью и маленьким внутренним двориком, за  домом, невдалеке, протекал ручей.

- Хочу пригласить вас пообедать со мной, перекусить, - это последнее слово Марина произнесла по-русски. Наталья с удивлением взглянула на неё. Марина улыбалась.

 - Не удивляйтесь, я ведь говорила, мой отец был из России, и это было его любимое словечко.

Побродив ещё немного, они подошли к небольшому ресторану, напоминавшему старинную таверну, над входом в который висела сосновая ветка - своеобразный символ здешних мест, как объяснила Марина, вошли в тенистый от раскидистого каштана дворик  с  обвитой плющом верандой.

- Здесь любят поесть, вкусно готовят, в каждом месте свои фирменные блюда, которыми и хочу вас угостить, и обязательно лёгкое, кисловатое вино, ведь это город виноделов. Можно расслабиться, отдохнуть.

Она, вытянув ноги,  полулежала в кресле, закрыла глаза и, казалось,  дремлет. Принесли еду: горячий бульон с кусочками печени, шницель по-венски с картофельным салатом, на десерт - клёцки в сладком соусе.

- А тот юноша с жёлтыми розами, - внезапно спросила Марина, - ваш сокурсник?

- Нет, это было очень краткое, случайное знакомство. Мама тогда заболела, и мне пришлось продать её билет на концерт. Он купил,  сидели рядом, разговорились, слушали Пятую симфонию Малера. Я тогда впервые услыхала музыку Малера. Потом провожал домой, виделись ещё два раза, и он уехал домой в Новосибирск. Должен был осенью начать заниматься у Брона. Обещал написать, но так и не написал.

- Бывает…Он, наверно, понравился вам, иначе, зачем несли бы Малеру именно жёлтые розы?

- Да, очень, но не судьба. И всё же я благодарна ему, ведь это он  открыл для меня  Малера.

- Наверно, хороший скрипач, коль Брон взял его в ученики, он выбирает лучших. Как его имя?

- Зовут Алексей, Лёша, а фамилию я даже не спросила, знакомство было таким кратким.

 -Надо возвращаться в Вену. Я рада нашему знакомству и убеждена, что оно продолжится, мы ещё непременно встретимся. Если будете в Италии, то буду рада видеть вас у себя. Вот, возьмите, здесь все мои координаты, - и она протянула Натальи изящную, голубую визитку.

- Спасибо, - прочла: «Марина Малер-Фистулари»[9]. Кровь бросилась ей в лицо, учащённо забилось сердце.

- Вы…Вы? - Запинаясь, произнесла она.

Марина засмеялась, взяла девушку за руки.

- Вы восторженная, экспансивная и совсем не современная барышня, и это прекрасно. Не надо волноваться. Я всего лишь внучка Густава и Альмы Малер. У них было две дочери: старшая, Мария, умерла в детстве, мы были сегодня у её могилы, а младшая, Анна - моя мать. Простите, что не сказала сразу, не с каждым хочется откровенничать. С вами, поняла, можно.

В Вену вернулись, когда день уже клонился к вечеру. Расстались тепло, по-дружески, с добрыми пожеланиями друг другу. Вот эту случайную, а, может быть, вовсе и не случайную встречу с внучкой Малера, Наталья и восприняла как щедрый подарок судьбы. Конечно, она напишет ей, и возможно когда-нибудь  даже посетит её.

7-ое июля - день рождения Малера - было прекрасным предлогом послать Марине первое письмо. Она сразу ответила, и они стали перебрасываться короткими письмами, записками, поздравлениями. Несмотря на большую разницу в годах, их дружба постепенно крепла. Почти через год после  первой встречи, Наталья получила от неё  развёрнутое и откровенное письмо.

«Прошлым летом, - писала Марина, - я была в Вене, как и сказала тогда, по своим делам. Не знала ещё, чем они завершатся. Но сейчас уже всё позади и пришло время рассказать Вам о них. Это давняя история. Я добивалась возвращения мне, как законной наследнице, картины Эдварда Мунка[10], принадлежавшей некогда Альме Малер. После аншлюза Австрии Германией Альма покинула Вену, и в годы Второй мировой войны картина попала в галерею Бельведер. После войны Альма пыталась вернуть её, но безуспешно. Однако недавно вышел новый указ о  реституции, и ряд картин возвратили наследникам. Это укрепило меня в решении попытаться завершить начатое Альмой. В связи с этим я и была тогда в Вене. И вот, картина возвращена. Произошло это 9-го мая, нынешнего 2007-го года. Когда я взяла её в руки, не удержалась, расплакалась. Прошло почти 70 лет,  Альмы уже нет на этом свете, а я держу в руках картину, столь горячо любимую ею, как будто она сама вернулась домой. Мне  хочется, чтоб и вы увидели это прекрасное полотно, да и некоторые другие реликвии моей семьи. Было бы хорошо, если бы смогли приехать этим летом, в июле, приглашаю вас».  И далее шли практические советы в отношении поездки.

Любящая, милая, добрая мама, она сделала всё, чтобы Наталья поехала в Италию, хотя жили они вдвоём весьма скромно: отец Натальи умер совсем молодым, когда дочь только пошла в школу.

Марина встретила свою юную гостью в Риме, и оттуда, на машине они поехали в Сполето, маленький старинный городок, менее чем в 100 километрах от Рима, где она жила. Он живописно раскинулся на склонах холма, вершину которого украшала массивная твердыня  средневековой крепости Х1V  века. Наталья не могла оторвать взгляда от обступавшей её красоты: из окна машины она видела то развалины античного театра, то остатки римских укреплений, то древние церкви и памятники. Ей казалось, что время пошло вспять, перенеся её на много веков назад.

Дом, в котором жила Марина, был небольшим, ухоженным и уютным.

- Вот комната для тебя, о, простите, для вас, оговорилась, но вы так ещё молоды, могли бы быть даже не дочкой,  внучкой. 

- Нет, нет, не оговорились, мне приятно ваше «ты»

- Перекусим, - засмеялась Марина, вновь употребив это русское словечко.

Потом она повела её в небольшую, хорошо обставленную гостиную,  указала на противоположную от окон стену, на которую падал свет.

- Вот мой трофей - Эдвард Мунк - «Летняя ночь на пляже», есть и другое название - «Морской пейзаж с луной».

Наталья смотрела на картину, где над тёмной водой  круглым пятном желтела луна, блики которой образовывали на воде лунную дорожку. Вблизи яркими, крупными, цветными пятнами был обозначен берег. Марина заговорила:

- Альма очень любила эту картину, должно быть, ещё и потому, что связана она была с её с воспоминаниями о Манон. Вальтер Гропиус, за которого она вышла замуж через четыре года после смерти Малера, подарил ей картину Мунка в честь рождения их дочери в 1916-м году. Шла Первая Мировая война, Гропиус находился в армии, участвовал в боях и виделся с женой урывками, когда мог приехать в краткие дни отпуска, да и потом был занят строительством в других местах. Он был талантливым архитектором, создателем и главой Баухауза - Высшей школы строительства и художественного объединения, во многом определившим пути развития современной европейской архитектуры. Жизнь их не сложилась. Альма, по её же словам, не могла выносить замужество на расстоянии. Вскоре они расстались. Гропиус горячо любил свою дочь, хотел, чтобы она жила с ним, но Альма не согласилась. Судьба Манон трагична. В 17 лет она заболела полиомиелитом, болезнь развивалась быстро, и вскоре наступил полный паралич. Было предпринято всё,  но даже лечение у лучших врачей того времени, результатов не дало, а лишь отсрочило развязку. По общему признанию, Манон была прелестна:  черты лица, миндалевидные глаза, как у Альмы, умна, талантлива, благонравна. Все любили её. Рассказывали, как католический священник, провожавший в последний путь, в речи на похоронах сравнил её с ангелом и говорил, что она не умерла, а лишь ушла домой. Ты, конечно, знаешь такого композитора, как Альбан Берг?[11] Он был другом Альмы и  в это время как раз кончал свой скрипичный концерт. Он  просил у неё разрешения посвятить сочинение памяти Манон. На партитуре так и значится: «Памяти ангела». Я не знала Манон, она умерла задолго до моего рождения, но всё, что я слышала, знаю, вызывает непроходящее чувство горечи, сострадания и какой-то родственной связи с ней. Пойдём, я покажу тебе её портрет.

Они прошли в другую, большую, необычно обставленную комнату - не то рабочий кабинет, не то студия художника. Посредине - великолепный рояль, Марина указала на него.

- Этот рояль привезла Альма, когда вместе с Анной, моей матерью, полгода гостила у меня. Это было незадолго до её смерти, уже более 40-а лет тому назад. Она много играла, чаще всего Баха, а Анна, она тоже была неплохой пианисткой, предпочитала Вагнера.

Вдоль стен в три ряда тянулись застеклённые полки, опоясывающие часть комнаты. За стёклами - не красивые корешки книг, как это часто бывает, а потёртые, различные по формату книги, папки, даже пакеты. Сверху - множество гипсовых бюстов разной величины, масок, здесь же - ряд старинных, как бы случайно попавших сюда, подсвечников. Она указала на бюсты:

 - Это работы Анны, а крайний, самый большой - бюст Малера. Мама говорила, что лепила его по памяти. Это удивительно, ведь Густав умер, когда ей было всего  семь лет. Наверно помогли и фотографии, но те, кто знал Малера, утверждали, что именно таким он и был в последние годы. Моя мать была хорошим скульптором, даже получила однажды в Риме премию.

Отодвинув стекло одной из полок, Марина достала большую папку, в ней - старый альбом, открыла его.

- Это альбом Альмы, здесь фотографии, сделанные в первые годы её жизни с Малером, в основном летние, когда они снимали небольшую виллу в Майерниге, на берегу живописного озера. Невдалеке от виллы, в лесу, был маленький деревянный домик, хижина, куда Густав удалялся для работы. Сочинение музыки - главная цель его жизни, даже страсть, но 10 месяцев в году он вынужден был всё время и силы отдавать дирижированию и только два летних месяца мог предаваться сочинительству. Вот Малер с обеими дочерьми, - указала она на одну из фотографий, вот только с Марией, её называли Путци, а это - Анна, Гукки. Вот их вилла, а это его хижина. А вот Малер с Альмой. Это счастливейшее время его жизни. Сейчас оно уже только на не всегда чётких, выцветших от времени, фотографиях.

 Они ещё долго листали альбом, пока не дошли до последней его страницы.

- Я привезла вам несколько дисков, - сказала Наталья, - в России любят балет, танцуют даже под музыку Малера, - она протянула Марине один из них, - здесь  балет «Гибель розы» на музыку адажиетто из 5-ой симфонии. Ролан Пети[12] поставил его для Майи Плисецкой, а  сейчас его блистательно танцуют солисты Мариинского театра - Ульяна Лопаткина и Андрей Козлов. Ульяна - звезда и любимица публики, - она протянула второй диск, - а здесь, - она смущёно улыбалась, протягивая третий, - не знаю, как вы отнесётесь, захотите ли смотреть?.. я смущаюсь, но всё же решилась…

 - Ты заинтриговала меня.

- У нас, в Мариинском театре, поставили балет на музыку Цимлинского «Стеклянное сердце», - она замолчала.

- Да, да, у Цимлинского был такой, сейчас уже всеми забытый балет. Его поставили у вас? Альма была ученицей Цимлинского, и он был влюблён в неё. Впрочем, кто только не был тогда влюблён в Альму.

- Так вот, в балете, - продолжала Наталья, - его поставил балетмейстер Смирнов, представлен любовный треугольник: Альма - Цимлинский - Малер.

- Любопытно! Не смущайся, я уже привыкла к тому, что об Альме пишут книги, снимают кино, ставят пьесы, теперь и в балете она затанцевала.   В молодости мечтала о славе, вот она и настигла её. Описание её жизни становится в наши дни подлинным бестселлером. В Вене мне пришлось видеть пьесу, которая так и называлась «Альма», о мужчинах в её жизни. Её потом поставили и в Израиле. Тебе не знакома книга «Невеста ветра»[13]?

- Увы, нет.

- Английская писательница и историк Сьюзен Кигэн собрала богатейший материал о, ставшей теперь столь знаменитой, Альме Малер-Верфель: дневники, письма, мемуары, написанную ею автобиографию, опубликованные и неопубликованные воспоминания знавших её людей, таких как Томас Манн, Оскар Кокошка, Бруно Вальтер, Герхарт  Гауптман и многих других. С некоторыми из них виделась, беседовала. Неоднократно встречалась и с моей матерью и даже посвятила свою книгу её памяти. В общем, получился серьёзный и вполне объективный труд. Прочти её.  Книга была опубликована на английском языке в Лондоне ещё в 1991-м году и неоднократно переводилась на разные языки. По ней даже Брюсом Бересфордом в Австрии был снят одноименный фильм.

- Странное название – «Невеста ветра»?

- Так назвал одну из своих лучших картин Оскар Кокошка[14]. На ней две обнявшиеся фигуры несутся в вихре ветра и облаков - он и Альма, как Паоло и Франческа на старинных полотнах. У них был бурный роман года за два до начала Первой  Мировой войны. Кокошка хотел жениться, но Альму пугал его буйный темперамент и неуравновешенный нрав, однако, он не терял надежды. Всё решила война, в которой он, как и Гропиус, принимал участие, был тяжело ранен в голову, лежал без сознания и попал  в списки погибших. Когда, проведя долгое время в госпитале,  вернулся, Альма была уже женой Гропиуса и ждала ребёнка. Кокошка был в отчаянии. Тогда он заказал одной известной мастерице куклу в натуральный рост с лицом и причёской Альмы, разъезжал с ней в машине и даже видели его сидящим  с ней в ложе театра.

- Невероятно!

- Живи Альма сейчас, её, безусловно, объявили бы секс-символом Австрии, или Европы, или даже всего мира, и это было бы верно. А тогда, в Вене, её считали музой четырёх искусств: музыки, поэзии, архитектуры, живописи. Музыканты называли её Альмой Малер, архитекторы - Альмой Гропиус, писатели - Альмой Верфель, по имени третьего мужа, а художники именовали -   «Невестой ветра». Но осталась она в памяти людей всё же  как вдохновительница Малера.   Именно ей он посвятил величайшее творение всей своей жизни - Восьмую симфонию, которую сразу же прозвали - Симфонией 1000-чи участников из-за грандиозного исполнительского состава - большого оркестра, трёх хоров, восьмерых солистов и текста Гёте из второй части «Фауста». В своих воспоминаниях Альма прекрасно написала об этом посвящении, сейчас я тебе прочту, - она взяла с полки книгу и, полистав её, стала читать:

«Однажды летом 1910 года я проснулась среди ночи оттого, что почувствовала, что меня кто-то рассматривает. Это был Густав Малер, который меня разбудил, потому что ему не терпелось сообщить мне, что он решил посвятить мне свою Восьмую симфонию. Сначала я испугалась, потому что он никогда никому ничего не посвящал, и я боялась, что он может пожалеть об этом, но потом меня охватило чувство невыразимой радости… Сквозь моё метафизическое тело прошли токи этой великой музыки и этого великого человека!

Первое исполнение Восьмой симфонии состоялось 12 сентября 1910 года в Мюнхене! Публика ощутила дыхание судьбы и неожиданно поняла Густава Малера. Когда он вышел на сцену, все в зале поднялись и стояли в безмолвной тишине. Это было поразительное выражение признательности, ничего подобного он до сих пор ни разу не видел. Я сидела в ложе и была так взволнована, что чуть не лишилась чувств».

- Альма написала и издала в США автобиографическую книгу, - продолжала Марина, -  «И мост - любовь», известную в переводах под названием «Моя жизнь». - Видишь ли, несмотря на все  увлечения, её преданность памяти Малера была неизменной, свидетельство чему  и можно найти в этой книге. Здесь она описала бегство в Америку в годы Второй Мировой войны. Альма и её третий муж, поэт и писатель Франц Верфель, еврей по национальности, вынуждены были покинуть Вену в 1938-м году, когда в Австрию вошли гитлеровские войска. Жили недолго в Праге, а затем перебрались в Париж, однако уже в 1940-м году им пришлось вновь бежать. Они метались по Франции, переезжая из города в город, желая получить визу в Америку. Верфель с трудом оправлялся после недавнего инфаркта, и только в Лурде, этом святом городе, где когда-то у грота Массабьель пастушке Бернадетте явилась Дева Мария, и она затем была причислена к лику святых, он почувствовал себя крепче, и к нему вернулся, потерянный было оптимизм. Здесь они получили пропуска в Марсель, но, прежде чем покинуть Лурд, Верфель поклялся: если они доберутся до Америки, он напишет книгу о святой Бернадетте и посвятит её памяти Манон. Эту клятву он сдержал, написав роман «Песнь о Бернадетте». Верфель был не только талантливым писателем и поэтом, но и прекрасно разбирался в музыке и даже написал роман «Верди».

В Марселе действовал американский Чрезвычайный комитет спасения, и некий Вэриэн Фрай, выпускник Гарварда, специалист по классическим языкам, с небольшой группой единомышленников отбирал выдающихся людей - художников, музыкантов, писателей, учёных и помогал им вырваться из Франции и обрести свободу. В его группу и попали Альма и Верфель. Кульминацией всего пережитого в этот период явился переход через Пиренеи. Тайно, пешком, подобно контрабандистам из оперы «Кармен», взбирались они по горным тропам. В этой же группе были Генрих и Нелли Манн,[15] второй сын Томаса Манна - Голо и многие другие. У каждого из них за спиной был рюкзак с самым необходимым, и только Альма несла ещё и большой, тяжёлый чемодан. Идти было трудно, многие бросали по дороге подчас даже дорогие и нужные вещи, но Альма самоотверженно тащила чемодан, хотя и выбивалась из последних сил. Ведь ей к тому времени миновало уже 60 лет.  Спутники её молча недоумевали: что несёт она? Драгоценности, - но чемодан слишком велик, картины, хрусталь, но стоят ли они того? Через Испанию добрались в Португалию. В Лиссабоне, на таможне, чемодан попросили открыть. Множество любопытных глаз устремились к нему. В чемодане лежали рукописи партитур и письма Малера. Она спасла их и передала затем в одну из библиотек США. Все последующие годы она заботилась об издании и исполнении его произведений. Со временем музыка Малера становится всё популярнее, и я замечаю, что число его поклонников неизменно растёт.

Раздался резкий телефонный звонок. Марина взяла трубку, улыбка озарила её лицо.

- Да, да, - здесь, - она протянула трубку Наталье, та удивлённо и вопросительно взглянула на неё, поднесла трубку к уху.

- У тебя ведь есть лишний билетик для меня, я знаю, есть, ведь я ясновидящий, - голос в трубке звучал весело, бодро, со смехом. Что-то далёкое, почти забытое, нахлынуло на неё.

- Лёша, ты? - вопрос, недоумение, радость, - ты откуда?

- Ты нашлась, нашлась, - кричал он откуда-то издалека.

- Я не терялась!

- Марина тебе всё расскажет, ты поймёшь, мы совсем скоро увидимся.

- Где ты?

- Я живу сейчас в Лейпциге, но мы очень, очень скоро увидимся. Мама уже здорова? Я желаю ей здоровья, но как вовремя она тогда захворала. Ты учишься? В консерватории?

- Окончила третий курс, а ты?

- Играю, Марина всё расскажет. Знаешь, через несколько лет - 150-тилетие Малера. В Лейпциге намерены провести грандиозный фестиваль, и ты должна будешь сыграть свои транскрипции. Видишь, я даже об этом знаю…

- Не загадывай!..

- Мы скоро увидимся!..

Короткие, отрывистые фразы, восклицания, смех… Наталья отдала Марине трубку.

- Это всё подстроили вы, но как?  Я ничего не поняла, а он только и твердил, что  объясните вы.

- Всё просто. Видишь ли, время от времени, я езжу в Рим на несколько дней, там у меня близкие друзья, бываю в театрах, концертах. Недавно была такая вылазка, и я попала на концерт, где исполнялся Концерт Мендельсона, который я очень люблю. Солист - с русской фамилией, на что я поначалу не обратила особого внимания. Купила хорошо изданный буклет, сейчас я тебе его покажу.  - Она достала из ящика стола небольшую книжечку и протянула Наталье. На первой же странице она увидела знакомое, хотя и несколько изменившееся лицо. Далее шли краткие сведения о скрипаче – солисте.

- Прочти вот это, - указала Марина на текст, где были подчёркнуты несколько строк: «Алексей Новиков, читала Наталья, - должен был начать занятия с Броном той же осенью, но, по возвращению в Новосибирск, попал в тяжёлую автомобильную аварию и более восьми месяцев провёл в больнице. Молодой, здоровый организм справился с последствиями страшного несчастья, Алексей восстановился, но смог продолжить занятия лишь через год».

- Боже мой, - лишь прошептала Наталья.

- Тогда пропали все его записи с адресами, телефонами, - продолжала Марина. - Потом он полностью ушёл в работу, но очень переживал, что осталась хромота - одна нога оказалась чуть короче другой. Так вот, я поняла, что он, скорее всего, и есть твой случайный знакомый, любитель жёлтых роз. Всё сходилось: имя Алексей, ученик Брона, из Новосибирска. Через день был второй концерт, где он играл Брамса. Я купила несколько жёлтых роз и послала ему со своей визиткой, на которой написала: «Мне говорили, что Вы, как и Малер, любите жёлтые розы». На другой день он позвонил мне. Об остальном догадаться уже не трудно.

Наталья слушала, закрыв лицо руками. «Я не знала, даже не догадывалась, - думала она, - что все эти годы ждала этого звонка». Она не видела, как Марина пошла в дальний угол комнаты, как загорелась лампочка  музыкального центра, а лишь услыхала звуки столь хорошо ей знакомого адажиетто. Марина села рядом, обняла её за плечи, тихо заговорила:

 - Его музыка - это духовное путешествие, изучение себя самого изнутри. Он проделал это путешествие за всех нас, потому людям так нужна его музыка. Без этого не ощутить полноты жизни. Проделай и ты своё путешествие в глубины собственной души, и пусть музыка великого Малера поможет тебе в этом.

 

                                                          7 февраля 2012 г. 

1