Самое обидное в Ночи музеев то, что ты не можешь за свой единый билет (в этом году – 350 руб.) посетить сразу всё или хотя бы треть. Вот так и свербит, как у мальчика в кондитерской лавке – и пряника хочется, и мармелада, и сливочной тянучки… И не от жадности, а потому что, например, мне хотелось после Чайковского остаться в Филармонии на Штокхаузена и Шнитке, а я пошел в Капеллу на Шуберта и Данци. А еще в это же самое время я мог бы медитировать, глядя на «Возвращение блудного сына» в Эрмитаже или на «Похищение Европы» в Русском, или на орхидеи Ботанического сада на Карповке, или, наконец, поехать в Царское село, как у Мандельштама...
С погодой относительно повезло. К пяти-шести вечера, когда ночной праздник музеев и начинался, по обыкновению хмурое петербургское небо прояснилось, ветер заметно поутих, было свежо, но не смертельно холодно. Главное, не было дождя, так что питерские и приезжие музееголики могли свободно перемещаться между заведениями-участниками.
Воспоминание о Флоренции
Я начал, конечно же, с Большого зала Филармонии. Во-первых, потому, что большую часть моей жизни Филармония для меня это дом родной, ну и программа первого часа не оставляла выбора: лучший скрипач Петербурга Илья Иофф со своим камерным ансамблем «Дивертисмент» играл один из главных шедевров Чайковского – струнный секстет «Воспоминание о Флоренции».
Маэстро, как обычно, сказал немногие, но очень важные слова о произведении, и когда лавина радостной страсти «Воспоминаний…» обрушилась в зал, я обернулся, чтобы посмотреть на лица людей. Было много лиц, которые, как мне кажется, я в Филармонии видел впервые – может быть, это были гости нашего города. Но я не увидел равнодушных глаз – восторженные или внимательные, задумчивые или радостные.Визитная карточка зала Дворянского собрания – колонны с капителями коринфского и ионического ордера были подсвечены приглушенным синим светом, чтобы создать иллюзию ночных сумерек. Было изрядно холодно – городская администрация выполняет свои планы по отключению отопления ровно 12 мая, никак не сообразуясь с планами Природы. Так что мне было как-то зябко смотреть на красивые обнаженные руки скрипачек. Но, верно, их согревал гений Чайковского, спасая от равнодушия городских чиновников. Утром один мой знакомый меломан рассказал, что Большой зал ни разу не пустовал вплоть до шести утра.
Луч заходящего солнца на пастельной стене
Из Филармонии знакомым практически с пеленок путем по Итальянской через пешеходный мостик и Чебоксарский переулок я дошел до Капеллы, где я успел на Пятую симфонию Шуберта. Капелла участвовала в Ночи музеев впервые, последовав за Филармонией. Опоздавших к началу второго блока концертов запускали, как обычно, на балкон. А там и акустика отличная, и потрясающей красоты вид на всё пространство зала – особенно хорош он был в этот вечер, когда сквозь окна правой стороны закатные лучи постепенно перемещались по пастельной зелени левой стены, придавая звукам волшебный цвет. Здесь я еще раз убедился в том, что музыку можно полноценно воспринимать только «живьем», и что не напрасно записи называют «музыкальными консервами».
«В каждом петербуржце есть что-то немецкое»
Прочитав эту фразу в «катакомбах» (подвале) Петрикирхе, куда я переместился по Б. Конюшенной из Капеллы, я крепко задумался. Мне не очень понравился душок пропаганды немецкой исключительности, померещившийся мне на инсталляции «Лес воспоминаний», размещенной в чаше бывшего бассейна. Ведь если ты христианин – будь то католик, православный или протестант (а ведь Кирха – это все же храм, а не офис немецкой общины), то для тебя не должно быть «ни еллина, ни иудея». Хотя почему-то и мне, родившемуся в Петербурге и не имеющему ни капли немецкой крови, Брукнер милее Шостаковича. Вспомнились стихи о Петербурге поэта-символиста Ивана Коневского (1877-1901, наст. фам. Ореус), друга Брюсова и этнического шведа по отцу:
Здесь свершилась над родом победа,
Здесь его не слагали века,
Сын Руси забывает здесь деда,
А у шведа по Руси тоска…
Перед входом в Кирху на улице стоял немецкий фольклорный ансамбль в народных костюмах и было поставлено старенькое советское (а вовсе не немецкое) пианино, на котором мог поиграть любой желающий, дождавшись своей очереди. Русский человек, петербуржец Вячеслав Кочнов сел и сыграл… прелюдию Иоганна Себастиана Баха. Вот такие парадоксы.
Мавзолей отдыхает
Следующим пунктом моей программы был Михайловский замок, угрюмо-торжественный шедевр любимца императора Павла Винченцо Бренны, в котором нынче выставлена часть коллекции Русского музея. Меня он всегда покорял своей сурово-казарменной красотой и гениальной вписанностью в окружающий водно-садовый ландшафт. И в глубине подсознания, наверное, чем-то напоминал Мавзолей на Красной площади. И вот… в эту ночь музеев очередь желающих попасть в Михайловский замок, как мне показалось, была длиннее очереди к телу вождя в золотые для него советские времена.
P.S. Подводя итог моего небольшого путешествия, могу поделиться радостными для меня наблюдениями и выводами. Жители Петербурга и гости города на Неве не превратились в одноразовых людей-потребителей биг-маков. Среди увиденных мной на Ночи музеев лиц было очень много молодых. У народа, который так внимателен к своему прошлому и культуре, есть будущее. Я в этом уверен.
Вячеслав КОЧНОВ
1