СКАЗКА С ПЕЧАЛЬНЫМ КОНЦОМ

Было заявлено, что концерт полностью посвящен русской музыке, но при этом открывался Чаконой Губайдуллиной. Я не знаю, кого и как организаторы хотели удивить этим произведением в исполнении молодой московской пианистки Юлии Казанцевой. Очень красивая девушка в изящном декольте – авангардная музыка резко контрастировала с ее внешним обликом. Я как-то поинтересовался у одного именитого музыканта: а это вообще о чем, Губайдуллина, Шнитке? О чем эта музыка? Он, на мой взгляд, ответил очень разумно: ты, знаешь, Володя, - сказал он – это исследование природы Зла».

 

Я считаю, что, мысля в понятном для меня направлении, этот человек, большой знаток, ценитель и профессионал, выразился все-таки слишком мягко. Если вербализировать ситуацию и сравнить, например, как у Лермонтова в стихах «звезда с звездою говорит» и «по небу полуночи Ангел летел», что соответствует образам музыки той эпохи, то в произведении Губайдуллиной я услышал отзвуки какого-то собачьего лая из Преисподней, может быть, зарисовки какой-нибудь склоки на коммунальной кухне.
Я не спорю, что мы живем во времена эстетической свободы, когда морально недопустима никакая цензура в сфере искусств. И все-таки такие произведения можно было бы исполнять на специфических вечерах, где собираются любители подобных опусов.

 

А вот стоило ли открывать заключительный концерт Фестиваля, да еще и посвященный Русской музыке такой спорной вещью – это большой вопрос, и смею полагать, что не только для меня. Даже по простым формальным признакам Губайдуллина, при всем уважении к ее недюжинным заслугам, подходит под категории «советский композитор», «антисоветский» или «постсоветский». Какое отношение ее Чакона имеет к русской музыкальной культуре и истории, мне непонятно. Если кто-нибудь объяснит, я буду очень рад.
Другое дело Сергей Прокофьев, чьи Сарказмы в очень выразительном исполнении Ольги Котляровой, прозвучали после перлов Губайдуллиной. Вот уж воистину, говоря о раннем (подчеркиваю – раннем) Прокофьеве, можно вспомнить известную фразу «это, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын»!
Наш российский, настоящий – плоть от плоти своего времени, своей эпохи. Сарказмы Прокофьева в очень прочувствованном и ярком исполнении Ольги Котляровой вызвали в памяти залихвацкий бунт русских футуристов, хулигана Крученых с его «дыр бул щил», эпатажного Бурлюка, кричавшего накануне Первой мировой войны с подмостков «Бродячей собаки»: «будем лопать пустоту!», Хлебникова, Маяковского, наконец. Слава Богу, что Сергей Сергеевич прожил долгую жизнь и закончил ее великой 7-ой Симфонией. Если бы от него остались одни Сарказмы, их бы навряд ли кто-то сейчас вспоминал.

 

С Третьего номера Первого отделения началась собственно заявленная в афише русская музыка. Блестящий Олег Вайнштейн очень взволнованно и как-то особенно трепетно сыграл две вещи Рахманинова и Апофеоз из «Щелкунчика» Чайковского. Зал вздохнул полной грудью, погрузившись в чудесную атмосферу гениальной музыки в великолепном, «аутентичном» ей, исполнении.
К сожалению, чудо продолжалось недолго. Все хорошее быстро кончается, и на смену Олегу Вайнштейну за рояль уселся современный «крошка Цахес» по прозвищу не Циннобер, но Алекс Прайер.
Я, признаться, видел и слышал это «чудо» современного PR впервые, и только любопытство удержало меня от того, чтобы не встать и не выйти демонстративно, громко скрипя половицами, из зала.
О музыке в данном случае не приходится говорить вообще, так как она здесь просто ни при чем.

 

Общее впечатление от появления Прайера после Апофеоза «Щелкунчика» было таким, как будто в витрину парфюмерной лавки где-нибудь на левом берегу Сены, вдребезги разбив стекла, въехал грязный дерьмовоз и расплескал содержимое своей цистерны посреди благоухания парфюмов «Rive Gauche».
Очень жаль, искренне жаль, что сейчас невозможно организовать фортепианный Фестиваль без участия (надо полагать, финансового) таких сомнительных типов, вроде чьих-то самопровозглашенных праправнуков или, проще говоря, детей лейтенанта Шмидта.
Опять же из чистого любопытства я полез дома в Интернет, чтобы посмотреть, что там пишут об этом «крошке Цахесе». Обнаружил какую-то дикую похвальбу в основных российских газетах вроде АиФ, Коммерсанта, Известий, МК и т.д.
О том, что деньги не пахнут, говорил еще блаженной памяти божественный Веспасиан, и все же, все же после этого «криминального чтива» становится как-то не по себе.

 

Оказывается, все это глумление над музыкой и людьми придумала мамаша нового Цахеса. Вот что она говорит в интервью МК:
«я решила, что мой ребенок должен быть самым лучшим. Не знала еще, в чем именно, но была уверена: лучшим он должен быть обязательно».
Затем в том же МК идет другое откровение мамы:
«на самом деле Алька — праправнук Станиславского. Папа мой говорил мне, когда я еще была девочкой, что мой дедушка — сын Станиславского. Но он был внебрачным сыном, при советской власти об этом не было принято говорить. Тем не менее, я встречалась с Игорем, сыном Станиславского, в домашнем кругу, они принимали нас как свою семью. Меня особенно никогда не волновало, что об этом никто не знает: мой отец был академиком, а я была я. Но вот недавно вышла книга доктора искусствоведения Галины Бродской, называлась она “Вишневосадская эпопея”, в которой впервые моему дедушке была посвящена целая глава — как внебрачному сыну Станиславского. Мой дедушка был личностью неординарной, профессором античной истории — целое поколение выросло на его книгах о Риме, о Греции»…

 

Мне кажется, что после этого монолога, если кому-то еще что-то в истории с Прайером было непонятно, прояснилось окончательно. Причем, я считаю, что самый интересный вопрос не о девичьей чести прабабушки Алекса Прайера, которая идет в дело как ходовой товар, и не о фамилии дедушки, «писавшем книги о Риме и Греции», а о том, каков был гонорар Галины Бродской.
Впрочем, хватит о грустном. В этот вечер я смог остаться на Второе отделение и послушать высокохудожественное исполнение Петром Лаулом и квартетом имени Римского-Корсакова очень интересного квинтета Дмитрия Шостаковича. Это помогло мне придти в себя после Прайер-перформанса, и отправиться восвояси на некоей все же мажорной ноте.