Пляски у ларька и ваучеры листьев

Сергей Алексеев поэту Сергею Алексееву задает вопросы главный редактор сайта vechespb Вячеслав Кочнов

- Сергей, а зачем люди пишут стихи?

- Черт его знает, Слава, мне кажется ответить тут можно только за себя. Я думаю, для каждого человека причины заниматься этим странным делом – разные, все-таки.

- А почему странным?

- Ну, понимаешь, это не имеет отношения к каким-то насущным вещам, а этих насущных вещей в жизни очень много, порой ты по горло в насущных вещах. Стихи – это избыточное занятие, гораздо избыточнее любого другого. Знаешь, если вот я не напишу больше не строчки, я не расстроюсь совершенно. То есть, предваряя следующий вопрос, могу сказать что для меня стихосложение – тяжелый, неконтролируемый процесс сродни расстройству желудка.

- Да, какие-то, прямо скажем, не слишком возвышенные аналогии.

- Наиболее точные.

- А зачем это нужно тебе, как ты считаешь.

- Для меня это способ точно высказаться, но скорее иллюзия точного высказывания. Дело в том, что стишок никогда не получается таким, каким ты его задумывал, в этом и интерес, ты никогда не знаешь, что будет в итоге, куда повернется дело.

Знаешь, человек начинает этим заниматься как игрой, пробует себя в этом, как и во многом другом, ну, и затягивает многих. Другой вопрос, что среди тех, кого затянуло люди разной степени таланта, так скажем.

- Ну а вот эти твои стихи, скажем так социальной направленности – что это, публицистика, попытка как-то изменить жизнь, назвав вещи своими именами?

- Знаешь, жизнь слишком прочная штука, чтобы ее можно было изменить, что-либо назвав или каким-то еще способом сотрясая воздух. Возможно, это и к лучшему, кстати. Это просто мои тексты, и все.

Вновь осень, золотая как Чубайс
Нам щедро дарит ваучеры листьев
Недавно полнокровных, словно Листьев
Как молодой и пылкий реформатор

О, мне бы столько баксов, сколько листьев
Недавно шелестело по дубравам
Я стал бы реформировать погоду
Я отменил бы зиму и морозы

Я волка научил бы есть капусту
А зайца убедил питаться рыбой
Восход с закатом поменял местами
Как настоящий, смелый реформатор

Чтоб девушки, бессонными ночами
Мечтали поучаствовать в реформах
И грезили о юном демократе
Шепча мое прославленное имя

*   *   *
Как говорится, поздно пить боржом
Но, может, снисхожденье трибунала
Вновь воплотит хоть лиговским бомжом,
Хоть рыбой из Обводного канала.
И пусть ее поймает этот бомж,
Которым воплотиться не заслужишь,
И воздух жабры взрежет словно нож,
- теперь ты приглашен на рыбный ужин.
А все-таки прекрасная цена,
Ведь жизнь была отчаянно красива,
Как ловко ты лавировал у дна,
Меж брошенных бутылок из под пива.
Ну а пока – не сетуй, раз живешь,
На этих мест гнилую безупречность,
На вечно «не такую» молодежь
И красоту, короткую как вечность.

*   *   *
Леса и топи, мхи и валуны,
кресты и свадьбы.
О, родина, глаза мои полны.
Не расплескать бы.

На шее крест, языческие сны,
угар цветенья.
Осенних дней сгорающей казны
грехопаденье.

Здесь стали пищей рыжих муравьев
враждебных армий мертвые солдаты.
Империя, я полон до краев.
Твоим закатом.

                                     Вы кажется потом любили португальца,
                                     А может быть с малайцем вы ушли.
                                                                 Вертинский

Бывших твоих собрать бы - да на костер,
Или их всех погрузить на один корабль,
И затопить. Я бы всех их, как файлы, стёр.
Мне все едино - малаец, индус, араб.
Иль португалец, и даже лиловый негр,
Как же он смел тебе подавать манто?
Ты же была назначена только мне.
Я же тебя искал, как не знаю, кто.

{jcomments on}