«Поедем в Царское Село!»- приглашал когда-то Осип Мандельштам своих современников, желавших дать душе отдохновение и получить особый
лирический настрой, погуляв по паркам одного из красивейших пригородов
Петербурга.
Осенью здесь несказанно хорошо. Бывают такие дни в октябре, когда
воздух звенит от напряжённой насыщенности синего цвета, а яркая
охра и пылающий пурпур листвы образуют с ультрамарином неба удиви-
тельный по силе контраст. Порою хочется раствориться в этом осеннем
ликовании природы, раскрывшей свои силы до предела и начавшей уже
готовиться к долгому зимнему сну.
Наверное, невозможно жить в Царском и не писать стихов! Насколько Петербург может подавлять душу поэта вечно серым небом и сырым духом тоски и безысходности, настолько же Царское село с его почти что райскими парками и дворцами благоприятствует поэтическому вдохновению.
Оксане Алексеевой повезло, родившись в 1969 году в Ленинграде, оказаться потом счастливой обитательницей Царского села. Вот что она рассказывает о себе:
«Книги (стихи, рассказы, сказки) любила с детства. Двухтомник Андерсена, найденный под новогодней ёлкой, зачитанная до дыр, тоненькая книжка Благининой, которую читала мне мать, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, - всё это составило мой неприкосновенный запас и стало моим арсеналом на всю жизнь.
Вкус к хорошей поэзии был привит мне школьной учительницей литературы. Мы читали Лорку, Есенина, Маяковского, поэтов военной поры Лукницкого, Гудзенко, Кульчицкого, Луконина. Правда, стихов как таковых в школьные годы я не писала, – были рифмованные поздравления, шутки, провокации, ни к чему не обязывающие и ни на что не претендующие.
Впервые подлинное поэтическое чувство обескуражило меня непреложностью своего появления после трагического события – смерти матери. Тогда я ещё не
знала, что нервы так и останутся оголёнными: спустя одиннадцать лет, с интервалом
ровно в полгода, я потеряла старшую сестру, зятя, младшего брата. Иногда только искусство, пусть не собственное, а считанное со страниц книг, позволяет постичь превратности судьбы.
Сейчас живу в Пушкине, работаю в ГМЗ «Царское Село», воспитываю двух дочерей, являюсь опекуном двоих несовершеннолетних племянников – детей сестры. Считаю, что жить в России – испытание, которое нужно выдержать с честью».
ИЗ ЦИКЛА «ОСЕНЬ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ»
-1-
Обнажаются птичьи гнёзда
сквозь редеющую листву.
Монолитом студёным воздух
мнёт деревья, кусты, траву.
Надвигается зимний холод,
индевеет в полях земля,
наши дети уносят в школу
клик последнего журавля.
До глубин проникает в душу
непрерывный осенний звон.
Объявляется, как кликуша,
муж, вернувшийся с похорон.
И душа, от мороза съёжась,
замирает в телесной мгле –
воцаряется, святый Боже,
краткий мир на Твоей Земле.
2000 г.
-2-
С деревьев блёклая слетает позолота,
и к небесам струится лёгкий сизый дым…
Мы обретаем и утрачиваем что-то,
и грусть разносится над городом моим.
Душа прониклась сумраком природы,
её печаль и неизбывна, и светла,
и галерей дворцовых сумрачные своды
ещё хранят следы янтарного тепла.
Мы все живём здесь, восхищаясь и тоскуя,
и в каждом ёжится предчувствие зимы…
Губами бледными мы шепчем «Аллилуйя»,
стремясь спасти себя от холода и тьмы.
2001 г.
УЧЕНИЧЕСКОЕ
А. Вишневскому
Приедешь в синем ноябре,
когда мороз листву засахарит, –
спрошу о мире и добре,
доверившись тебе, как знахарю.
Ты не покажешь мастерства,
пока, суровые, тяжёлые,
в размер не впишутся слова,
гордясь теченьями и школами.
Нет в жизни больше торжества,
чем над строкой в восторге взъахивать,
отдав по праву все права
анапесту и амфибрахию.
Зерно пытливости твоей,
Упав однажды, будет колосом –
Так встали дактиль, ямб, хорей,
как стражи, меж судьбой и голосом.
2004 г.
ПАМЯТИ СЕСТРЫ
Руки в пепле твоём, губы в пепле твоём, сердце в пепле, –
как же быть без тебя мне на этой цветущей земле?
Два птенца твоих, мальчики, те, что ещё не окрепли,
вспоминают ещё о твоём материнском тепле.
Вспоминает тебя, твой портовый предутренний город,
указующий в небо перстами промышленных труб, -
я тебя вспоминаю и пробую сдавленным горлом
обозначить хоть что-то для пляшущих плачущих губ.
Астры, розы кладу, ноготки, маргаритки, левкои, –
да и сколько цветов я могла бы ещё положить?
Только в той пустоте, в том бесцветном предвечном покое
разве сможешь, как мы с тобой в детстве, когда-нибудь жить? lustinfo
Успокой свои чувства и ввысь отлетевшую душу,
успокой мои мысли и нервы мои успокой, –
голос, нас породнивший, становится глуше и глуше,
да и ты исчезаешь сама за Хароном-рекой.
Я уже не увижу, как где-то в уютной квартире,
где живут, как положено: плача, жалея, любя,
отыскав твоё имя в сверкающей звёздной псалтири,
призовут в этот мир, как своё продолженье, тебя.
2001 г.
{jcomments on}
1