КЛАУДИО АББАДО В ПЕТЕРБУРГЕ. ПАМЯТИ ВЕЛИКОГО ХУДОЖНИКА

Жаль, что нет фотографии. Хотя тот вечер я помню в мельчайших подробностях, включая дату – 15 августа 1993 года. Солнце, легкий слегка тревожный ветерок, синее небо уходящего лета, поцарапанное белыми перистыми облачками.

Вокруг Большого зала Филармонии – и со стороны Михайловской улицы, и со стороны площади Искусств – было не протолкнуться, как будто бесплатно раздавали кусочки счастья. На самом деле, давали 5-ю симфонию Брукнера B dur и «Песни и пляски смерти» Мусоргского в исполнении Клаудио Аббадо и его Молодежного оркестра имени Малера. Мусоргского пел, кажется, Роберт Холл. Причем, билеты по тем – как и всегда в России нелёгким – временам, надо полагать, были недешевые.

Я привел тогда с собой – в рамках просветительской деятельности – дюжину студентов одного гуманитарного вуза. Билетов в кассах не было никаких вообще, а проскользнуть мимо контролеров, пользуясь сутолокой, всей дюжине было нереально.

Однако желание услышать прославленного маэстро было столь велико, что мы не стали отступать. Зайдя в соседний с БЗФ по площади Искусств двор, мы обнаружили парадную, из которой можно было выйти на крышу соседнего дома, а с этой крыши на крышу Филармонии. Что мы проделали весьма успешно.

На крыше Большого зала вдоль мансарды по всему периметру стояли несколько ментов, которые отнеслись к нам на удивление дружелюбно. Окна мансарды были открыты – надо полагать, не для нас, а с целью кондиционирования. Однако мы ничтоже сумняшеся воспользовались ими, просунув головы вовнутрь.

Впечатление было потрясающим. Ветер, голубое бездонное небо и крещендо медных духовых у Брукнера создали небывалое и незабываемое переживание – из тех, что вспоминаешь в минуты счастья. Я тогда переживал пик увлечения музыкой Брукнера, и всё это приключение пришлось как нельзя кстати.

Но Брукнер на крыше – это совсем еще не конец приключения. После того как отгремели овации и крики «браво!», я теперь уже один, без взвода студентов-гуманитариев, спустился вниз и, пересекая толпу, через ложу Б, пробрался к кулисам. Дело в том, что специально для маэстро Аббадо, рассчитывая на возможность личной встречи, я распечатал и сброшюровал небольшую книжицу собственных стихов на французском и немецком языках с эпиграфами из музыки великих композиторов Европы. Среди прочих там было стихотворение с эпиграфом Anton Bruckner Sinfonie №5 B dur, I Teil (которая только что прогремела в зале) на французском языке:

Notre pas est pressé,

nous avançons,        

passons le cimetière

sans y faire attention –

puisque dans la forêt ancienne, dans la vallée

nous entendions

tantôt

le souffle misterieux du vent ensoleillé

tantôt

la voix profonde de la terre –           

Ну и еще с десяток подобных миниатюр на двух доступных европейцу языках. Когда передо мной появился маэстро, стремясь вперед легким уверенным шагом, у меня были доли секунд, чтобы среагировать. Мы были один на один. Мне надо было что-то быстро и коротко сказать. Я не нашел ничего, кроме:

- Parlez-vous francais?

Аббадо изумленно, как мне показалось, обернулся своим буквально лучащимся лицом бонвивана:

- Oui, bien sur, - с таким выражением: что, мол, за странный вопрос? А что, есть такие люди, которые не говорят по-французски?

Помню его рукопожатие – крепкая рука, как будто передающая тебе тепло и радость доброго итальянского солнца.

Я вручил ему брошюрку, сопроводив её объяснениями, что здесь, дескать, содержатся мои стихи, вдохновленные музыкой великих композиторов Европы. Он, не переставая доброжелательно улыбаться, ответил мне какими-то любезностями.

В общем, я могу тешить себя робкой надеждой, что великий Клаудио Аббадо, прежде чем выбросить мою убогую брошюрку*** в мусорную корзину, пробежался глазами по моим опусам (благо их там и было всего ничего).

Но и это еще не конец. Ровно через два года маэстро опять приехал в Петербург с тем же оркестром и опять с моим любимым Брукнером – на сей раз, Симфония № 9 d moll. Концерт был в большом зале Консерватории, в первом отделении Марта Аргерих бессмысленно хорошо играла Третий концерт Бетховена.

Блаженной памяти Вильям Иванович Матыгулин, как и я, большой любитель Брукнера, говорил, что Аббадо Брукнера «итальянизирует». Наверное, так. Но музыка великого мистика от этого ничего не теряет, даже в чем-то выигрывает. Такой оперно-театральный Брукнер с видениями из Апокалипсиса – четыре всадника, Ангел, провозвещающий трубным гласом о конце времен… Сам ведь Брукнер преклонялся (в том числе, и в прямом смысле этого слова) перед Вагнером, а Вагнер - это театр.

…Узнав о смерти великого дирижера из выпуска Euronews, я ничуть не удивился тому, что российские телеканалы не заметили его ухода так же, как не заметили в 2013 году ухода Колина Дэвиса и Рудольфа Керера.

Ну что ж, времена бывают разные: когда-то убивают, отправляя в ГУЛАГ, а когда-то убивают забвением.

Сегодня переслушал 9-ю Брукнера-Аббадо, и мне почудилось, что Ангел Апокалипсиса, возвещая о скончании времен, трубит всё громче, тревожнее и опаснее…

*** Мне приходилось дарить великому артисту книгу со своими стихами по сию пору еще однажды в жизни. Это было в 1994, кажется, году. Стихи на сей раз были преимущественно на русском языке, и презентовал я книжку моему любимому пианисту Павлу Егорову (с посвящением ему стихов о Шумане). Спустя 17 лет брошюрка обнаружилась у него дома (не выбросил)...

1