ДМИТРИЙ БАШКИРОВ: ВПЕРЕДИ ТЕМНЫЕ ВЕКА

Прославленный российский пианист, уже давно проживающий в Мадриде, Дмитрий Башкиров приехал в Петербург на несколько дней в связи с тем, что он является председателем Конкурса пианистов имени Прокофьева. Сам конкурс прошел в штатном режиме, ничем особенным не удивив, но порадовав петербуржцев тем, что первую премию завоевал наш молодой земляк, восходящая звезда петербургской фортепианной школы Сергей Редькин. У нас же появилась уникальная возможность побеседовать на разные темы с легендой фортепиано и признанным мэтром, недавно отметившим свое 82-летие…

- Дмитрий Александрович, скажите, пожалуйста, какое место в Вашей жизни занимает Ленинград и Петербург?

- Во-первых, мой отец и моя бабушка (его мама) выросли в Петербурге. Бабушка закончила Институт благородных девиц и потом стала врачом. Отец вырос здесь, так что я по своей родословной крепко связан с Петербургом.  А весной 1956 года сразу после того, как я сыграл на конкурсе Маргариты Лонг,  я дал свой первый концерт в Малом зале имени Глинки (только спустя годы я узнал, что действие лермонтовского «Маскарада» происходит именно там, в доме Энгельгардта). И затем я на протяжении десятилетий играл по несколько концертов в сезон в разных залах Ленинграда, а затем Петербурга. Ну а с другой стороны, сам город, его облик, его окрестности. В этот раз мы ездили в мой любимый Павловск.  Для меня Ленинград и Петербург – один из самых важных городов в моей артистической биографии. И, конечно же, ваш город связан у меня с Евгением Александровичем Мравинским. Он был очень суровый и сдержанный человек, я его очень боялся. А когда я играл в Большом зале Филармонии, он приходил иногда на мои концерты и садился на одном из диванчиков у стены. Он садился прямо напротив меня, и я помню, как я боялся поднять на него глаза, чтобы не встретиться с его взглядом. Однажды он мне разрешил поприсутствовать на своей репетиции, где он в энный раз должен был дирижировать 5-й симфонией Чайковского. И вдруг в этой вальсообразной части я слышу какие-то голоса, которые я раньше никогда не слышал.

После репетиции я подошел к нему и сказал: Вы знаете, я вот этих голосов здесь никогда не слышал. И его лицо стало просто преображаться на глазах: он улыбнулся как ребенок, глаза стали добрыми. «Вы заметили? это так приятно! А вы знаете, что я сам впервые заметил это голосоведение» - и это сказал человек, который к тому времени сыграл 5-ю симфонию уже раз пятьсот. Я всегда рассказываю эту историю своим ученикам и говорю: вот как надо работать! Потому что музыка неисчерпаема так же как и жизнь на земле.

- Скажите, а Вам всю жизнь хватало красок рояля? Никогда не хотелось встать за дирижерский пульт?

- Есть многие инструменталисты, которые попали под магию этого образа: я господин – взмахнул, и сто человек играет. Но по-настоящему высокого класса дирижерами стали единицы из единиц: редчайший пример – муж моей дочери Даниэль Баренбойм, у которого получилось стать настоящим дирижером. У остальных это такое немного любительское дирижирование. Меня уже многие за мою жизнь спрашивали: почему вы не дирижируете? А я отвечаю: ведь этому нужно специально долго учиться, а я с трудом справляюсь с двумя своими задачами – попробуйте столько преподавать и столько играть! Я не могу позволить себе профанацию.

- Вопрос, связанный с конкурсом и молодыми исполнителями. Не кажется ли Вам, что для современных молодых людей более, чем для старших поколений, важно, сколько они будут зарабатывать, став профессиональными музыкантами?

- Да, они любят гонорары. Но тем из них, кто хорошо зарабатывает, и думать об этом не надо. Есть среди них настолько талантливые и востребованные, что эти вопросы не стоят перед ними.

- Но не утрачивается ли у них из-за материальных приоритетов глубинное понимание музыки? Мне представляется, что ни у кого из молодых нет, например, такого Моцарта или Шумана, которые были у Вас, у Софроницкого, у Егорова…

- Пожалуй, понимание постепенно куда-то уходит. У современных молодых пианистов и инструменталистов больше тяги к внешнему блеску и перфекционизму и меньше желания проникнуть в суть исполняемого произведения. Но вы знаете, времена изменяются – бывают эпохи гениев, за ними следуют эпохи подражателей. Вот был древнеэллинский театр Эсхила, Софокла, Еврипида, а потом потребовалось без малого две тысячи лет, чтобы появился Шекспир. А между этими вершинами – бездна темных веков. А если говорить о ключе, необходимом для подлинного открытия творчества Роберта Шумана, то я вам скажу, что у молодых исполнителей не хватает понимания пограничности его душевной организации, а всё это отражено в музыке – резкие переходы от одного состояния к противоположному. Эти бросания из одной крайности в другую очень близки, кстати, русской натуре – почему русские композиторы -  Чайковский и другие - больше любили Шумана, чем, скажем, Шопена.

- Томас Манн в своем знаменитом романе «Доктор Фаустус» утверждал, что источник всякой гениальности в искусстве – болезнь. Что Вы об этом думаете?

- Так нельзя говорить. Моцарт и Бетховен были психически здоровыми людьми, но это гении. Я по-другому формулирую: любой очень сильный талант сам по себе – паталогия. И это уже своего рода болезнь, но болезнь со знаком плюс. А вот абсолютно здоровая натура, которая не имеет в себе ничего подобного, это как хорошая здоровая пища, но куда не положили ни горчички, ни соли, ни перца…

1